Имаго

Холли хихикнула. Я кисло улыбнулась, размышляя о своей вспышке паранойи. Очень часто после вечеринок и смен мне приходилось возвращаться затемно, но никогда не возникало такого жуткого чувства, словно рядом затаился зверь. Будто кто-то хочет съесть тебя и прикидывает, куда укусить в первую очередь.

Джейкоб был очень добр ко мне. Он оплатил такси и даже сделал вид, что не заметил, как я наступила на его блестящий ботинок. Послав сотню воздушных поцелуев Холли и одну широкую улыбку брату, я скрылась в автомобиле. Услышав адрес, таксист мрачно кивнул и тронулся с места, выбирая короткий и наименее загруженный путь.

Я вдруг почувствовала странное облегчение, оставшись в одиночестве (таксист воспринимался мной как часть машины). Как будто маска, которую я вынуждена была носить перед братом, наконец-то сползла с моего лица.

* * *

Первым делом шпильки, державшие прическу, вернулись в круглую баночку, и черная волна волос обрушилась на плечи. Потом каблуки с грохотом полетели в угол. Приглушенно ругаясь, я стянула с себя одежду и спрятала подальше в шкаф. Освобожденное от оков тело казалось заново родившимся. Я забралась с ногами на диван и уставилась в панорамное окно. Солнечный денек мазал золотом стекла и металл, политекстурную шкуру городского зверя. В квартире было тихо, только завывал бойлер в кухне. Этот одинокий звук отчего-то казался тоскливым и страшным, поэтому я снова включила телевизор. Я боялась, что услышу что-нибудь еще… что-нибудь, что мне не понравится.

Политические теледебаты. Женщина со строгой прической, улыбаясь воистину по-американски, разглагольствовала о феминизме и свободе слова. Взаимоисключающие понятия, подумала я. Ее монотонный голос вгонял в дремоту.

– Я тебя нашел.

Шепот, похожий на порыв ветра, согнал сонное оцепенение. Я выключила телевизор и прислушалась, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле. Воцарилась неприятная тишина, такая глубокая, что было слышно, как в ушах шумит кровь. Стараясь двигаться беззвучно, я встала с дивана и, подойдя к полке, сняла с нее слоника из змеевика. Настороженно продолжая прислушиваться, я взвесила его в руках.

– Подойди, Оливия, – выдохнул кто-то.

Я сглотнула – во рту пересохло от страха. Полутемные коридоры собственной квартиры показались вдруг лабиринтом Минотавра. Дверь в спальню была приоткрыта, сквозь щель я видела желтую муторную мглу. Это солнце пыталось пробиться сквозь плотные шторы. Я перехватила статуэтку покрепче: ладони вспотели, и гладкая поверхность минерала ощущалась как кусок мыла.

Темнота в комнате стала осязаемой, плотной, липкой. Что-то поднялось с пола и выпрямилось. Я завороженно уставилась в красные светящиеся глаза: как будто кто-то сделал снимок, но запечатлел только их, а фигура утопала во мраке. Нечто подступило на шаг, я попятилась. Мы повторили это движение – оно вперед, я назад, – пока я не уперлась спиной в стену. Я бессильно сползла по ней на пол, глядя на чудовище, возвышающееся в дверном проеме.

Когтистая лапа рассекла воздух и разнесла дверной косяк. На волосы дождем посыпались щепки; я закричала – дико, безудержно – и рванулась вправо. Голову пронзила боль.

Попал, он в меня попал!

Перед глазами поплыло. Я распахнула их как можно шире. Надо мной поблескивала поверхность кофейного столика, почему-то нижняя. Значит, я уснула и упала с дивана. На краю стекла белела паутина трещин, обагренная кровью. Застонав, я встала на четвереньки и отползла подальше от стола.

За окном небо уже темнело; над горизонтом догорала грязно-сиреневая полоса заката. То тут, то там в черноте вспыхивали окна: люди возвращались домой, готовили ужин, занимались любовью, целовали детей. Там свет истерично пульсирует то красным, то голубым – вероятно, отрывается молодежь. А вот тут свет мягкий, приглушенный, будто кто-то просто сидит и смотрит на городские звезды. Смотрит на меня. Да уж, лучший в мире выходной.

– Оливия, какая же ты глупая, – прошептала я, плача от боли.

Рана на голове сильно кровоточила и пульсировала. Пытаясь заглушить неприятные ощущения, я прижала к ней пакет с замороженным горохом, вытащенный из морозилки. Боль чуть утихла, сосредоточившись в одном месте. Я подошла к окну, устало посмотрела вниз и замерла.

Кто-то стоял на тротуаре внизу, задрав голову. Стоял недвижно, словно статуя.

И у меня вдруг появилось тошнотворное ощущение, что смотрел этот кто-то именно на меня.

Глава 2

Уборка, как известно, лучший способ занять мысли; так всегда считала моя мама. Поэтому, подорвавшись с постели в несусветную рань из-за зацикленного, невероятно страшного кошмара, я решила удариться в разгребание хлама, которым была забита вся моя квартира. В ажурную пластиковую корзину для белья полетели трусы, найденные в самых неожиданных местах, чулки, футболки, бюстгальтеры, пижамы и все-все-все. Находки я выгрузила в древнюю машинку: дисплея на этом чуде не было, как и «иллюминатора»; все просто неряшливо забрасывалось сверху и засыпалось порошком, а потом – полтора часа механической агонии.