Имам Шамиль

Шамиль буквально застыл от изумления. Он видел красивых горянок на свадьбах, любовался их пестрыми нарядами, грубыми украшениями, но ни одна из них не могла сравниться с этой… Она казалась заоблачной, осыпанной и свежей утренней росой, и сияющей снежной пыльцой, упавшей из райских чертогов.

Сердце имама, которое не содрогалось в жестоких сражениях даже тогда, когда близилась к нему тень Азраила, вдруг затрепетало, и странное волнение охватило его от чистоты, белизны, блеска неземной красавицы.

Он долго осматривал ее.

Она, покорная, с грустным лицом, опустив глаза, стояла перед ним.

Наконец, уловив на себе испытующий, лукавый взгляд Ахвердиль-Магомы, Шамиль встал и молча направился к выходу. Он вошел в свою библиотеку, стал ходить по комнате, заложив руки за спину. Через некоторое время, оставив пленницу в гостиной, туда вошел наиб. Он спросил:

— Имам, куда прикажешь их поместить?

— На женскую половину, в ту комнату, где живет тетушка Меседу.

Ахвердиль-Магома не стал задерживаться.

Имам остался недоволен самим собой. «Как это могло случиться, — думал он, — что я — мужчина, дважды женатый, познавший близость и женские ласки, вдруг оробел, потерял чувство самообладания перед какой-то неверной? И зачем мне нужно было смотреть на нее так долго? Не зря пророк предписал закрывать лица женщинам, чтоб оградить сильный пол от соблазнов».

Он взял с полки том по богословию, раскрыл, стал читать, но еще больше расстроился, когда меж темных строк замелькала пленница. Отложив Коран, Шамиль опустился на колени, стал читать молитвы, а перед глазами вновь застыла она, в печали склонив голову, как большая белая птица.

Шамиль поднялся, вышел из дому. Никакие дела не могли отвлечь его от мыслей о девушке…

Через несколько дней Шамилю сообщили о прибытии из Моздока посланцев купца Улуханова. Имам поручил переговорить с ними казначею Юнусу, предупредив его, чтобы он ни за какие деньги не соглашался возвратить девушку.

Юнус с помощью переводчика Казимира сказал, что имам за деньги не вернет девушку, добавив от себя, что он, может быть, обменяет ее только на своего сына Джамалуддина, выданного русским в аманаты.

Ни с чем вернулись делегаты в Моздок.

Шамиль стал ждать второго тура переговоров. Но ждал их с беспокойством. Раньше на женскую половину он почти никогда не заходил. Теперь же, особенно по вечерам, он стал чаще появляться у матери. Дверь в ее комнату была рядом с застекленной наполовину дверью помещения, где жили пленницы. Идя по темному коридору, он обязательно останавливался и, поглядев через стекло на пленницу, быстро отходил.

Анна, заметив его, бросалась к Эддит, говоря:

— Вождь смотрит, я боюсь…

— Ну что ты, милая Аннушка, успокойся, ничего он тебе не сделает, — шептала англичанка. — Ты присмотрись к нему, он красив, держится с достоинством, как благородный человек, и вовсе не похож на разбойника.

— Вы правы, Эддит, — соглашалась девушка. — Они здесь серые и убогие, но весьма воспитанные и не похожи на дикарей. А тетушка Меседу просто прелесть.

Анна была права. Меседу была готова разбиться, чтобы угодить любимому племяннику. К тому же ей было очень жаль пленниц, особенно молодую, которая часто плакала. Не зная по-русски, женщина добрыми улыбками старалась объясниться со своими несчастными гостьями. Она угадывала малейшее их желание. Не пожалела для пленниц даже куска ароматного туалетного мыла, подаренного ей когда-то на свадьбе.

Обучая невольниц аварскому языку, Меседу и сама учила русские слова. Особенно помогал ей в этом Казимир. В день по нескольку раз посещала Меседу оружейную мастерскую Казимира, которая была расположена рядом со складскими помещениями во дворе дома Шамиля.

— Гей, Газимир, как сказать по-русски «иди сюда», «кушай»?

После объяснения, повторяя на ходу слова, она спешила к пленницам, восклицая:

— Эдит, иды суда! Анна! Кушей знаешь!

Пленницы иногда покатывались со смеху, слушая веселую душеньку-Меседушеньку, как они называли тетку имама…

Прошли лето, осень, зима. Пленницы не теряли надежды на освобождение. К вечерним безмолвным визитам вождя они привыкли, считая это своеобразной проверкой, и даже огорчались, если он не появлялся за стеклом двери. Не скрылись от глаз бонны легкое кокетство и позы, которые принимала Анна, садясь на тахту перед появлением Шамиля.

— Теперь ты не боишься его? — спрашивала англичанка.

— О нет! Напротив — мне кажется, он боится меня. Если я гляну, вождь опускает глаза и быстро удаляется, — смеясь говорила девушка.

— А мне кажется, имам немножко нравится моей барышне, — заметила бонна.

— Да, романтическая личность! Какой-то он величественный. Особенно необыкновенны глаза, они с грустной поволокой и проницательны, несмотря на спокойное выражение.

— Боже мой! Барышня, кажется, влюблена в вождя дикарей! — восклицала шутя Эддит.