Имам Шамиль

Даниель-бек, красный от волнения, переминаясь с ноги на ногу, с нетерпением ждал появления представителя Шамиля. Ему было стыдно за себя, больно за дочь, которая была вместе с семьей имама там, на вершине Гуниба. Он знал, что с тех пор, как изменил Шамилю, отношение к Каримат у всех изменится. Он переживал за нее день и ночь, укорял себя за то, что не увез ее от мужа, когда была возможность. «Что теперь станет с ней? Если этот старый безумец не согласится на капитуляцию, она погибнет со всеми остальными», — думал он. При этом сердце любящего отца сжималось животной тоской. Он побледнел, когда перед ним появился зять. Смутился и молодой наиб Караты. Гази-Маго-мед, стараясь не встретиться взглядом с ненавистным тестем, косил в сторону глаза, полные презрения, а Даниель-бек смотрел в землю.

— Я пришел от имени главнокомандующего. Проси отца, пусть сдается, поймите безвыходность своего положения, иначе гибель неминуема. Он считается с твоим мнением, убеди его… — Голос Даниель-бека звучал тихо, робко.

Гази-Магомед, надменно глянув на Даниель-бека, ответил:

— Тот, кто искал мира с гяурами, сдался. У нас с ними и подобными тебе — пути разные. Отец просит только одного у царского сардара. Пусть нам откроют дорогу. Мы оставим эту гору, этот вилайет со всем тем, что у нас отнято. Мы унесем только свою совесть, честь незапятнанными. Отец мой стар. Последнее его желание — найти покой в молитвах в стране пророка.

— Я доложу фельдмаршалу, — сказал Даниель-бек.

На следующий день он вновь явился вместе с полковником Лазаревым. Теперь на переговоры к нему вышел Юнус.

— Фельдмаршал Барятинский требует безоговорочно сложить оружие. В таком случае имаму и всем находящимся у вас будет даровано полное прощение и дозволение ему с семейством ехать в Мекку за счет царского правительства с получением от него полного содержания.

Когда Юнус сообщил об этом Шамилю, тот ответил:

— Скажи им, что я подумаю и через день пошлю письменный ответ.

К означенному времени Шамиль отправил главнокомандующему письмо следующего содержания: «Мы не хотим мира, ибо не можем примириться с вами из-за давней кровной вражды, больших обид и унижений, причиненных вами ни за что. Мы просим одного — свободного пропуска в страну, близкую нам по вере и духу. Если дадите согласие, то хорошо, если нет — нам остается уповать на аллаха, который выше и сильнее всех. На этом основании лезвия заострены, рога склонены».

— Прекратить переговоры, приступить к блокаде! — приказал Барятинский. И добавил: — Десять тысяч тому, кто возьмет имама живым.

Еще до прибытия к Гунибу главнокомандующего барон Врангель провел тщательную рекогносцировку местности. Осмотр, проведенный генералом Кесслером, показал, что все фасы стольной горы представляют собой одни скалистые обрывы, в особенности южный, на котором, в сущности, никакого подъема не было, а возвышались одна над другой, как террасы, три скалы, пересеченные поперечной трещиной.

Восточный фас был более доступным по естественным условиям, но оказался сильно поврежденным взрывами и зорко охраняемым мюридами.

Несмотря на это, Кесслер решил предпринять действия именно с этого фаса. Для отвлечения внимания осажденных от восточного фаса Врангель приказал переправить часть войск через Кара-Койсу и расположить их вдоль левого берега реки, под защитой скалистых обрывов. Этот отряд должен был как можно ближе подойти к завалам противника и демонстрацией движения убедить имама в том, что штурм последует с этой стороны, хотя общее наступление намечалось с трех сторон.

С утра солдаты приступили к изготовлению туров, фашин. Подразделениям штурмовиков были розданы деревянные и веревочные лестницы и все остальное, необходимое для работ. В сумерках стрелки ширванского полка, несмотря на сильный огонь противника, стали подходить с южной стороны к завалам Шамиля. На расстоянии ружейного выстрела они залегли за валунами и осколками скал. Маневр удался.

Внимание Шамиля было обращено на южный фас. На остальных участках были оставлены малочисленные караулы. Штурм начался в полночь. Августовская ночь была тиха и прохладна. Шамиль, спокойно расхаживая среди своих воинов, говорил:

— Крепитесь, не падайте духом. Это фальшивая вылазка. С этой стороны они не достанут нас. Если догадаются зайти с тыла, отойдя за двенадцать верст, тогда будет хуже, придется подняться на верхнее плато. Жаль, что три орудия из четырех вышли из строя, но бог не без милости.

Еще днем 24 августа, когда начались осадные работы, генерал Кесслер, объезжая войска, отдавал последние распоряжения:

— За ночь забраться на скалистые обрывы и занять сначала восточный, затем остальные фасы.

С наступлением темноты вызвали охотников у всех трех фасов, которые, карабкаясь по уступам, стали искать удобные места подступов. В 12 часов ночи одному из дивизионов апшеронцев и стрелковой роте гренадерского полка было приказано подняться на первую террасу восточного фаса. Другим отрядам остаться на местах.