Имам Шамиль

Это наставление Руновский трактовал в самом либеральном духе, а дневник вел с первых же дней знакомства с Шамилем. Обладавший живым умом и литературными способностями, Руновский записывал в дневник свои впечатления воспоминания имама о войне, его рассказы из истории Кавказа и множество любопытных сведений из жизни Шамиля и его семейства.

В самом начале дневника Руновский выражал противоречивые чувства, связанные с его новым назначением: "Жить с Шамилем! заботиться о нем!.. Когда это приходило мне в голову?.. Напротив, я хорошо помню, что за время долгой моей службы на Кавказе не один раз подумывал я о том, как-то будет заботиться Шамиль обо мне, когда случайности войны сделают меня его пленником?.. Просторна или тесна будет та яма, в которую меня засадят?.. Не раз случалось также мне видеть и сны подобного содержания… то были сны страшные, страшные до того, что, несмотря на всю приятность пробуждения и на сознание, что "то был сон", я невольно начинал, на всякий случай, перебирать в уме средства к освобождению своему из будущего плена…"

Когда Руновский осторожно поделился своими воспоминаниями с Шамилем, тот согласился, что такова была обычная участь пленных, за исключением грузинских княгинь. Видя, как его принимают в России, что люди не желают ему зла, и особенно после того, как ему пересказали книгу Вердеревского "Плен у Шамиля", имам пожалел, что содержал своих пленных совсем иначе.

Вскоре Шамиль написал письмо своему наибу в Черкесии Магомед-Амину.

"От бедного раба Аллаха — писца, пленника Шамиля сыну его Мухаммадамину. Мир вам, милость Аллаха Всевышнего и Его благословение. Аминь!

А затем. По воле Всемогущего и Всеведующего я попал в руки неверных поистине, предопределенного не избежать и предосторожность не предотвратит предопределенного Аллахом. Однако не пришлось злорадствовать моим недругам и завистникам, которые явились причиной моего пленения — напротив, мне оказали почет и уважение в такой степени, что не увидевший своими глазами не поверит. Великий император определил мне тысячу туманов ежегодно, поселил меня в городе Калуге, большой город вблизи Москвы, в просторном, высоком доме с коврами и всем необходимым. Так что мне просторно и очень удобно. Потом я здесь столкнулся со слухом, распространенным среди них о том, что пленные в твоем вилайате находятся в тяжелом положении и испытывают нужду. Я не поверил этому и все же послал тебе это письмо, испросив разрешение у губернатора уведомить тебя об этом. Если это ложь, то это и есть мое желание, а если нет, то необходимо тебе пленных содержать так, чтобы на тебя не пало порицание.

Затем я отправил 26 раби ал-аввал 1276 года сына моего Газимухаммада, чтобы он привез мое семейство с сыном нашим Мухаммадашафи, и пребываю в ожидании их приезда. И все.

Писано в Калуге 26 раби ас-сани 1276 г. (22 ноября 1859 г.).

Я не скрепляю своей печатью это письмо потому, что печать моя осталась в руках Амирхана, который изменил мне. Возможно, Газимухаммад сам привезет ее".

БЕЗ ШАМИЛЯ ВОЙНА НЕ ВОЙНА

Письма этого Магомед-Амин не получил, потому что уже прекратил борьбу и «замирился». Решив, что война без Шамиля — уже не война, наиб решил последовать путем своего имама.

После окончания Крымской войны положение Магомед-Амина на Западном Кавказе значительно осложнилось. Чарторыйский пытался организовать помощь Магомед-Амину, призывая Пальмерстона не скупиться. Англичане и французы соглашались помочь, но требовали, чтобы Магомед-Амин повел своих воинов в Крым, на помощь союзникам. В ответ Магомед-Амин предлагал сначала высадить на берегах Черкесии сильный десант союзников. Турки начали опасаться, что Черкесия останется в руках Магомед-Амина и его новых друзей, и предприняли усилия, чтобы вновь привести к власти послушного им князя Сефер-бея. Когда разногласия приняли острый характер, обе стороны, а также влиятельные люди Черкесии были приглашены на переговоры в Варну. Но договориться ни до чего не удалось. Используя покровительство Порты, Сефер-бей добился раскола движения в Черкесии. Возможно, это стало заслугой его главного советника полковника Бандье, венгра, который впоследствии оказался русским агентом. Верными Магомед-Амину оставались польские легионеры во главе с Т. Лапинским.

В 1857 году Магомед-Амин отправился в паломничество в Мекку. По пути, в Стамбуле, он надеялся встретиться с английским посланником и искать помощи, но был арестован турецкими властями, а затем выслан в Дамаск. Не желая оставаться в изоляции от своего народа и не добившись от турецких властей разрешения вернуться в Черкесию, Магомед-Амин предпринял побег. Несколько месяцев наиб с несколькими друзьями пробирался по владениям Порты, не находя пути домой. Им не раз приходилось отбиваться от кочевников, разбойничьих ватаг и брошенных на их поиски отрядов. В конце концов они вышли к Черному морю. Взамен на все их имущество, включая лошадей, контрабандисты доставили их к берегам Черкесии.