Имею топор - готов путешествовать!

– Эй! – воскликнул он, почесав в затылке. – Я же это... видал эльфа, Квакни-как-там-его, ослепительное высочество, разбудил он меня... Раскомандовался! Велел вам, господин Мельник, нести ужин, а тебе, Фатик, просил сказать... Минутку... – Олник наморщил лоб, потом громко чихнул. – «Собрание в гостиной через час». Только я туда не пойду. Заседайте без меня, хватит, сыт я эльфами по горло. Я им не нравлюсь! Они меня не любят! И Крессинда меня не может видеть без килта!.. Короче, куда пойдете, туда и я пойду, хоть в Дольмир к Облачному Храму, куда наладился твой брат, эркешш ему махандарр!

Вот как! Значит, Виджи настолько окрепла, что... Не буду загадывать. Через час так через час. Надеюсь, нам удастся выйти в дорогу уже поутру.

Мельник приказал служке отнести еду во флигель. Я решил закусить в трактире, где уже не было лишних глаз. Мне хотелось собраться с мыслями перед разговором с соратниками, не видя, гм, этих самых соратников. Гном остался с нами, вернее – напросился.

– Негоже бросать ребенка без присмотра, – сжалился Мельник. – И вообще он без матери растет, ну куда это годится? Учти на будущее, Фатик.

На ужин были бараньи отбивные, тушеные овощи и много чего еще, включая четыре бутылки красного, на которое расщедрился Мельник. После второй бутылки вопрос о сборе мыслей отпал сам собой. Зато мы неплохо посидели, болтая о всяком, но старательно избегая разговоров о положении в городе. Олник без конца подливал себе в кружку и вставлял в разговор неясные междометия. После пятой кружки он расплакался и затянул свои йодли, от которых, как я уже говорил ранее, всех эльфов, кроме чащобников, выворачивает наизнанку. Удивительно, но даже меня начало подташнивать. Когда же Мельник, хлебнув лишка, присоединил к голосу гнома свой пьяный бас (старая воровская песня о погубленной молодости), я срочно ретировался.

Снаружи была ночь, разбавленная лунным светом. С берега Флаэты тянуло свежестью. Тишина, домики деревянные... ик!.. Караульщики дремлют у запертых ворот... Лязгая чайником, я пробирался по дорожке, устеленной горбылями. Внезапно раздалось рычание пса. Потом из-под навесов зарычала вся стая: псины вскочили, сгорбились, зажав хвосты между лап.

Я невольно замедлил шаги. Гритт, собаки не любят пьяных, но я ведь, в сущности, трезв. А псы у Мельника ученые, им достаточно обнюхать постояльца, чтобы усвоить – это друг, пусть от него и несет спиртным.

Черт, если бросятся, буду отбиваться чайником: жаль убивать собачек, хоть я и волк по натуре... Миролюбивый такой, главное на меня не рычать.

И тут в мою спину уперся знакомый взгляд.

Я сделал стремительный поворот... качнулся, потерял равновесие, и чуть не шлепнулся на все четыре волчьи лапы.

Мгновение я балансировал на краю дорожки, затем, одолев качку, поднял голову и увидел...

Постоялый двор лежал в пойме реки; в окрестностях не было деревьев или холмов, которые возвышались над «Полнолунием». Тварь же, видно, не могла летать без отдыха все время. А может, захотела подобраться ближе, чтобы убедиться, что я – это я, тот самый Фатик Мегарон Джарси. Как тогда, в городе, когда она – точнее, другая, похожая на нее образина, следовала за нами по крышам домов.

Она притаилась за коньком крыши дровяного сарая, тусклая, почти неразличимая в сумерках тень. Не знаю, понимала ли она, что ее настырный взгляд легко уловить, но вот то, что ее заметили, это она раскусила. Хлопнув крыльями, она взвилась в воздух, как ночной мотылек-переросток. Ее силуэт закрыл жемчужный круг луны – острые тени метнулись по земле, по куртке, по моему лицу.

В конюшне раздалось приглушенной ржание, собаки заскулили – ночной визитер сбил с них бойцовский задор одним своим видом.

Болван, не дай ей ускользнуть!

Я выхватил нож, уронив сумку себе на ногу. Громыхнул чайник. Тварь заложила широкий круг над двором, набирая высоту, сухо шелестели крылья. Когда ее силуэт вновь закрыл луну, я бросил свое оружие.

Промазал!

Гритт, выхлебай я чуть меньше вина, я бы наверняка попал, а так... Второй нож я не додумался взять.

Она улетала, и я ничего не мог сделать. Она улетала, чтобы доложить своим хозяевам о нас, обо мне, о моих эльфах, а я стоял и скрежетал зубами. Бестия набирала высоту, закладывая все более широкие круги, уже плавно, не быстро, все-таки какой-то разум у нее был, и она понимала, что опасности нет.

Глухо щелкнула тетива.

Тварь сорвалась вниз, закрутилась вокруг оси, упала на скат кровли амбара, а оттуда – на землю. Издавая змеиное сипение, она корчилась в судорогах, пытаясь выцарапать из-под сердца длинную стрелу. Выпуклые глаза с черными прорезями зрачков яростно вращались, острые крылья хлопали по земле.

Но вот пепельное туловище пронзила конвульсия, существо тонко взвизгнуло и сдохло, отвесив пасть, набитую впечатляющим набором клыков.

Псы, скуля по-щенячьи, дружной стаей кинулись к трактиру.