Имею топор - готов путешествовать!

За это время я успел приглядеться к своим спутникам. Я предполагал, что негодяй, уморивший коней, находится среди них. Семеро – из них двое эльфов, уже замаранных обманом старины Фатика в Хараште и происшествием с пряжкой. Но отравить лошадей? Не-е-ет, эльфы... гуманны. К тому же – эльфы не лгут, если вы позабыли. Может, они и пытались указать кому-то дорогу (черт, но ведь эльфы не лгут!), но отравить благородных животных – нет, на такое они не способны.

Значит, остаются эти пятеро. Гномша – и человеки. В общем, я присматривался к ним, но покамест никто не вызвал у меня обоснованных подозрений. Подробности своей жизни они скрывали, однако кое-что мне удалось выведать. Но – лишь самую малость.

По большей части, все они (кроме Монго) были энергичны, деятельны и собраны, не допускали суетливых жестов и старательно слушались меня во всем. Правда, стараниями одного резвого гнома, моих ушей достигли слухи, что Крессинда – едкая бабенка! – за глаза называет меня «командором без Ордена» и «генералом без армии», но носить такие прозвища, согласитесь, лучше, чем прозываться «тупым идиотом», «меднолобым бараном» и «горой мышц без мозгов». Костяшки моих кулаков до сих пор помнят челюсти тех, кто пытался дать мне такие имена.

Может, я и недостаточно велик для варвара, но по зубам могу съездить жестко, по-варварски, если меня довести.

Но, Гритт, кто же из них отравил лошадей, и зачем?

Я так и не выяснил этого.

Они достаточно загрубели в пути, а Монго даже обзавелся траурной каймой под ногтями, от чего сильно страдал, без конца вычищая грязь острием кинжала. Однако никто не стонал и не жаловался. У них была цель – Оракул, и они двигались к ней с достойным упорством.

Тучный Альбо, на удивление, тоже не слишком уставал. Он нес свою вахту, помогал разводить костер, запросто мыл лошадей, тихонько матерясь себе под нос. Макушку брил каждый день перед утренней молитвой. «Зарастает, ишь...» – бормотал, тщательно выскребая кожу. По вечерам он рассматривал звездное небо и, сверкая тонзурой, чертил на песке астрологические диаграммы. Он спросил о дате моего рождения, на что я пожал плечами: не знаю. Дедуля Трамп решил, что мне было десять лет, когда он меня отыскал. Значит, сейчас мне тридцать два, плюс-минус год. Никогда не увлекался астрологией.

Свой сан он держал в секрете, однако по тому, с каким пиететом относился к нашему клирику Скареди, я понял, что сан этот велик.

Тяжеловесная Крессинда в сапогах с высокими голенищами без конца жевала табак, сплевывая не меньше, чем на десяток футов. Она была готова пройти и сто, и тысячу миль, гордо неся свою грудь и звание Жрицы Рассудка Шляйфергарда. В ней была такая... громоздкая убежденность в исключительной правильности своих взглядов и скрытое нежелание подчиняться мужчине: «Да, конечно, мастер Фатик, я сделаю, но вы, безусловно, дурак, хоть я и не произношу этого вслух». Впрочем, пока она держала свои мысли при себе, я был спокоен. Гномша питала нежность к командному тону и почему-то решила, что может помыкать моим напарником. Но Олник стойко держал оборону, и только раз сорвался на крик, когда гномша попыталась заставить его перебирать гречку.

– Я не рожден для кухонного рабства! – отрезал он, развернулся и ушел.

Мысленно я ему зааплодировал.

Скареди, старый пес, казалось, вообще не испытывал усталости: он размеренно шагал, надвинув шляпу на нос, – здоровенный, плечистый, с морщинистой толстой шеей. Вечером он впадал в молитвенный транс у маленького реликвария из красного порфира. Там покоилась часть праха святой Барбариллы-страстотерпицы, которая до двадцати лет считала себя мужчиной. (Запутанная история.) Рыцарь отлично нес ночные вахты – именно он, а не я, поймал святого отшельника, обросшего вшивого мерзавца, который ужом пробрался в наш лагерь, чтобы стянуть съестное.

Изловив отшельника, Скареди сначала поинтересовался, в какого бога тот верует, и, когда выяснилось, что это не Атрей, показал реликварий и посулил впрессовать туда отшельника в живом виде. Ну, а вломив анахорету пинка, он присовокупил к нему такое ругательство, что у меня на душе потеплело.

На ночь он втирал в кожу головы какую-то настойку, приторный запах которой прекрасно отгонял комаров и, вероятно, мог отбить аппетит у настоящего вампира.

– Лысею, – сказал он без тени смущения, и щедро облил настойкой мой носовой платок. – Держите, мастер Фатик. Клянусь полушкой, настой отгоняет комаров на раз!

И вот как, скажите, такой замечательный человек мог отравить лошадей?