Имеющий уши, да услышит

– Кто Он? О ком ты все твердишь, объясни мне толком.

– Das biest![2]

– Что еще за чудовище?

– Тот, кто приходит ночью. – Корчмарь Соломон испуганно глянул на высаженное окно девичьей светелки. – И днем. Для него и дневной свет не помеха.

Евграф Комаровский подошел к окну, перегнулся через подоконник, внимательно оглядел расщепленную от удара раму – на дереве явно были видны вмятины. Щепки и осколки стекла валялись под окном снаружи на девственно-белом снегу, не имеющем следов.

– Соломон, прекрати трястись, подойди, убедись сам – с улицы сюда никто не забирался. Окно выбили изнутри, из комнаты. А на раме следы обуха топора. И женщина в горнице… кто она?

– Вторая жена Мандля, мачеха Фамарь, а старуха – их служанка Ханна.

– Спину жене Мандля и голову служанке рубили топором. Где сам Мандль? Где их спальня?

Соломон указал в сторону горницы – еще одна дверь, ведущая в хозяйскую спальню.

Там они и обнаружили Симона Мандля – босого, как все они в доме, в ночной рубахе возле постели в кровавой луже. На голове его зияла ужасная рана, череп словно треснул, и один глаз вытек. В углу спальни стоял раскрытый сундук, замок которого был сбит, а на полу множество раскрытых бархатных футляров – пустых.

– Он ведь ювелир? – спросил Комаровский, разглядывая сундук и мертвого Мандля.

– Здесь больше ростовщик. Но занимался ювелирным делом порой, там его мастерская. – Корчмарь указал на низкую дверь, ведущую из спальни.

Открыв ее, они попали в узкую каморку без окон, больше напоминавшую алхимическую лабораторию: стол, заставленный тиглями, жаровнями, спиртовками, ретортами, весами, со множеством странных инструментов, полки на стене – с них все было сброшено на пол: книги, бумаги. На полках явно рылись и что-то искали.

– Ювелир, ростовщик, а где его изделия, где камни, золото, деньги? – спросил Комаровский. – Соломон, надо сообщить в местный магистрат – это ограбление. Их всех убили ночью для того, чтобы ограбить. Все произошло очень быстро.

– Ему не нужно золото и камни, все богатства земные Ему не надобны. Он пришел за ней – за Фамарью, неужели вы не понимаете, мой молодой храбрый господин? Он пришел за ее кровью и девством! А семью убил, потому что крови человеческой Ему всегда мало!

– Ты сейчас говоришь, словно не о человеке, не о разбойнике-грабителе.

– А он и есть не человек! – страстно выкрикнул Соломон. – Вы что, слепой, что ли? Вы сами разве не видели, что вокруг дома ни одного следа? И это не снег их занес, нет! Снег уже был глубок, когда все здесь случилось, и следы бы непременно остались, напади на них обычный душегуб-грабитель. Но это не человек здесь был, а Зверь вершил кровавый пир свой!

Комаровский не стал спорить с потрясенным до глубины души корчмарем. Он вернулся сначала в светелку, затем прошел в горницу и оттуда попал в сени.

Лестница на чердак…

И мертвая служанка с отрубленной головой… Свеча в ее руке… Ее что-то подняло с постели, встревожило, испугало… Она зажгла свечу и пошла посмотреть в холодные сени, а здесь…

Он начал медленно подниматься по лестнице, затем обернулся – отрубленная голова служанки, казалось, неотступно следила за ним своим ужасным мертвым взглядом.

Лаз на чердак был прикрыт дубовой дверью, но когда Комаровский поднял ее, на него дохнуло ледяным холодом – в соломенной крыше среди стропил зияла дыра. Он залез на чердак, но при его высоком росте распрямиться так и не смог, согнувшись, подобрался к дыре и выглянул наружу. Снег на соломенной крыше представлял собой месиво. И то же было на крыше сарая. Комаровский вылез из дыры на крышу. Глянул вниз – следов на снегу не было нигде, вокруг сарая тоже. До сарая расстояние вроде как приличное, строения стояли не вплотную, однако он примерился и…

Прыгнул!

Крыша сарая едва не рухнула под его весом. Но он сразу понял – здесь до него уже кто-то побывал – солома и снег вперемешку. А дальше крыша хлева и опять – никаких следов внизу.

Комаровский спрыгнул вниз. Соломон, не в силах находиться в одиночестве в страшном доме, полном мертвецов, выскочил наружу.

– Соломон, подойди сюда, к сараю, и снова посмотри сам – ты человек умный. Вот они, улики, и путь, по которому убийца-грабитель проник к ним – через соломенную крышу, перепрыгнув на нее с крыши сарая.

Комаровский прошел к хлеву, обошел его кругом – сзади на соломенной крыше тоже вмятина.

– Он прыгал с крыши на крышу, пока не достиг дома.

– А как он, по-вашему, попал на крышу хлева?

Комаровский глянул на деревья, что росли за плетнем двора Мандля. Вязы, буки, толстые стволы. Он перепрыгнул через плетень и, увязая в снегу, где опять не было следов, вошел под сень заснеженных деревьев. И сразу увидел бук, ветви которого были свободны от снега: кто-то стряхнул его оттуда. До крыши хлева с дерева можно тоже легко перепрыгнуть, а рядом росло другое дерево и еще, и еще…

Следы на снегу он обнаружил только у седьмого ствола, уже углубившись в буковую рощу. Цепочка следов вела в лес, в самую чащу. И это были следы не зверя, а человека.

Перелезший с трудом через плетень корчмарь подошел, робко глянул.