...Имеются человеческие жертвы

За окном уже был темный вечер, но сверху во мгле было видно, как к двум длинным джипам торопливо тянутся темные человеческие тени. Потом машины тронулись и, светя красными точками стоп-сигналов, неспешно укатили друг за другом по вечерней улице.

Понемногу выходили из шока. У кого-то дрожали губы, в глазах застыли слезы отчаяния и унижения. Только маленькая хрупкая Лиза, отличившаяся не только пылкостью, но и неженской отвагой, поджав ноги и обхватив колени руками, сидела на одной из коек, слепо глядя в одну точку широко раскрытыми черными глазами.

12

Согласно данным Федерального статистического управления, к концу девяносто шестого года население Степногорска достигло почти полутора миллионов жителей. Огромный промышленный город раскинулся по обоим берегам одной из великих русских рек — на высоких холмах правобережья и на равнинных степных пространствах противоположной стороны.

Если верить историкам, городу шел пятый век, и теперь он входил в десятку важнейших стратегических центров страны. Может быть, оттого, что в годы войны в ходе многочисленных операций по взятию и оставлению города как нашими, так и немецкими войсками он был превращен в обугленные развалины, уже потом, в конце сороковых и начале пятидесятых, его решено было словно в отместку врагу сделать одной из главных оружейных кузниц СССР.

Сказано — сделано. И много десятилетий подавляющее большинство заводов, фабрик и производственных объединений Степногорска работали почти исключительно на оборону, и потому вплоть до начала девяностых он входил в список так называемых «закрытых городов», куда въезд иностранцам был настрого запрещен и допускался только в исключительных случаях по специальным пропускам.

Здесь делали танки, выпускали боевые и пассажирские самолеты, клепали детали подводных лодок, боевых ракет и ракетных крейсеров, которые потом доставляли баржами и железной дорогой на секретные верфи Николаева и Новороссийска, здесь собирали ракетные двигатели и сложную, умную электронику.

Однако, несмотря на это, жизненный уровень населения, то есть прежде всего тех, кто составлял основу коллективов этих гигантских промышленных объектов, оставался всегда сравнительно невысоким, по крайней мере, ни в коем случае не соответствующим ни масштабам города, ни его значению в союзной экономике. И многие годы, целые десятилетия, это принималось людьми, теми же рабочими, инженерами и их семьями как нечто неизбежное, обычное и неизменное.

Но грянули события конца девяносто первого года, и жители города поняли, что представления о неизменности всех оснований жизни, с которыми привычно и покорно прокуковали они едва ли не весь свой век, было обманчивым.

Вдруг все задрожало, зашевелилось и сдвинулось с места. Начались перемены, и перемены эти оказались драматическими, поставившими огромный мегаполис в невиданно тяжелые, дотоле неслыханные условия, сравнимые только с временами послевоенной разрухи, когда город лежал в развалинах и его надо было поднимать из обугленных руин.

Вдруг все, что раньше стояло и держалось вроде бы прочно и основательно, как бы в одночасье начало рушиться, рассыпаться и развеиваться резкими степными ветрами.

Все, на что было положено столько людских сил, столько народной крови, столько неимоверных трудов и сталинско-бериевских зеков, и вольных бесконвойных совграждан, — все пошло прахом. Катастрофически резко и стремительно сокращалось число военных заказов. Налаженные контакты со смежниками других республик, прежде всего Украины, Белоруссии и Прибалтики, лопались и переставали действовать, как пересохшие реки и ручейки.

Тысячи людей оказывались переведенными на сокращенные рабочие дни и рабочие недели, а иные и вовсе на улице, в неоплачиваемых вынужденных отпусках.

И все это — на фоне неугомонных криков записных дежурных борзописцев, наперебой уверявших всю страну и весь мир о наступлении светлой эры подлинной демократии и долгожданной социальной справедливости.

Быть может, если бы они помалкивали и не превозносили до небес с утра до вечера преимущества и сомнительные достижения новой власти, народ Степногорска, как и многих, многих других городов России, относился бы к происходящему куда спокойнее и терпеливее.

Но вопли пропаганды подстегивали накапливавшееся раздражение, которое и вовсе начало зашкаливать, когда на город навалилась новомодная лавина очень странного акционирования и приватизации большинства дотоле государственных предприятий, которые стали распродаваться за бесценок всем тем начальствующим выжигам и ловкачам, что сумели вовремя подсуетиться, нагреть руки и набить карманы еще при «старом режиме».