...Имеются человеческие жертвы

Вот, чуть сутулясь, с папочкой под мышкой, прошмыгнул из «мерседеса» в подъезд Березовский... За ним — насупленный, озабоченный Рыбкин... С нагловатой ухмылкой, играя блестящими глазами, мелькнул Немцов... Важно закинув свою «золотую голову», что-то иронично ронял в поднесенные к его устам разноцветные микрофоны самоуверенный Чубайс... Куда-то тяжелой поступью командора, в черном плаще, величественно прошествовал красноярский генерал-губернатор Лебедь...

Потом на экране замелькали возбужденные кавказские лица: чеченцы, осетины, абхазы... Пошли зарубежные новости и на зеленой лужайке кому-то, прищурясь на солнце, помахивая рукой, улыбался Клинтон, потом...

Вдруг на экране появился знакомый зал заседаний Мосгорсуда. Сначала — во весь экран — мрачное, как туча, бледное лицо, седовласого председательствующего — судьи Корчагина, который стоя зачитывал что-то с дрожащего белого листа. А перед судейским столом — стоящие люди в зале и за прутьями решетки... напряженно ждущие, повернутые в сторону судей такие знакомые лица подсудимых... и вдруг... о, черт! что такое?!— их одинаково облегченные, внезапно широко расплывшиеся самодовольные улыбки... И сразу зал загудел, послышались выкрики, аплодисменты... Все задвигались, люди из первых рядов, толкаясь, повалили куда-то...

Там явно произошло что-то из ряда вон выходящее и, кажется, неожиданное даже для тех, кто сидел на черной скамье.

Сердце Турецкого рванулось, испуганно скакнуло в груди, быстро-быстро заколотилось, словно пересчитывая ребра, и — замерло.

—   Ну, б-блин косой!.. — заорал он и выхватил из рук жены дистанционный пульт, лихорадочно ища, ошибаясь и не находя впопыхах кнопочку увеличения громкости звука. Но вот поймал наконец, прибавил...

Но судьи Корчагина уже не было на экране, камера выхватывала возмущенные, радостные, смятенные лица, а чуть ироничный мужской голос за кадром привычно-невозмутимо гнал в эфир дикторский текст:

—   Как нам только что сообщили, события в зале заседаний Московского городского суда этим вечером приняли драматичный и, прямо скажем, неожиданный оборот... Итак, судебный процесс по делу об убийстве Виктора Грозмани завершен... Вы видели кадры, переданные нашей съемочной группой около часа назад из зала суда в тот момент, когда зачитывался приговор... Основные подсудимые, в том числе главный обвиняемый, Никита Горланов, вопреки, казалось бы, доказанным неоспоримым фактам...

Турецкий стоял, вытаращив глаза, весь подавшись к экрану, словно не понимая того, что только что услышал из динамиков телевизора.

—   ...оправданы и освобождены из-под стражи в зале суда за недоказанностью обвинения... И здесь можно только руками развести... Еще накануне ничто не предвещало столь стремительного и внезапного исхода этого захватывающего процесса...

На экране возникло знакомое лицо молодого комментатора и в углу над ним титры «Прямое включение»:

—    Да, уважаемые телезрители, никто не мог предвидеть такой развязки. Тотчас после оглашения этого в высшей степени странного приговора мы решили обратиться за разъяснениями к присутствовавшим на суде известным юристам... Но, к сожалению, все они, словно сговорившись, наотрез отказались выступить перед камерой... Однако в частном порядке высказывается единое мнение квалифицированных юристов — окончательная точка в этом деле, видимо, еще не поставлена...

Появилась заставка, и как ни в чем не бывало на экран выдали следующий сюжет. Жизнь поехала дальше своим чередом.

Почти полминуты Турецкий и Ирина просидели в каком-то шоке. Александр Борисович, по-прежнему не мигая, смотрел в одну точку, Ирина боялась проронить хоть слово, а Нинка испуганно переводила глаза с папы на маму, готовясь вот-вот зареветь от того непонятного и страшного, что обрушилось вдруг.

—   А!.. К черту! К дьяволу! — вдруг трахнул кулаком по столу и заревел Турецкий. — Все, ребятки! Кранты!

Лицо его стало красным, в висках застучало, и где-то по краю сознания пронеслась не то пугающая, не то утешительная мысль, что вот так и шарахают еще молодых мужиков, его сверстников, ранние инсульты, вот так и рвутся сердца от инфарктов.

—   Саша...

—   Все-е... не могу больше! — заметался он по кухне. — Довольно! Пусть все катится, пусть проваливается в тартарары! — Он расхохотался, и лицо его стало страшным. — Поставлена точка, не поставлена... Пусть другие как хотят, а я свою точку — ставлю!

—    Сашка, миленький... ради бога, прошу тебя...

—   Не боись, жена, не пропаде-ем, проживе-ем... Ты же знаешь, — он резко повернул к ней искаженное гневом, перекошенное лицо, — ты помнишь, какая адская была работа — и наша, и оперов — собрать все, объединить... выявить... найти и выловить всю эту падаль... Из Франции, из Греции выдернули, в Германии достали... С Интерполом брали... Сколько раз буквально по лезвию бритвы ходили! Какие скалы свернули, чтобы уличить эту мразь! На что только нам с Меркуловым идти не пришлось, чтобы расследовать дело, привлечь их к уголовной ответственности и довести дело до суда! И все — в яму!

—  И... что теперь будет?