...Имеются человеческие жертвы

До этого момента цепи ОМОНа сдерживали толпу угрюмо, но спокойно. Когда же на них налетела озверевшая пьяная орава, им пришлось занять жесткую оборону и контратаковать, по сути, чтобы удержать натиск и самим не остаться с проломленными головами. Все утверждали, что именно среди омоновцев оказались первые раненые, причем некоторые сотрудники, несмотря на спец-экипировку, довольно тяжело. Ну а после произошло то, что и должно было, а по сути, уже и не могло не произойти.

Это был материал, настоящий следственный материал, с которым не стыдно было вернуться из этой «этнографической» экспедиции и предстать пред строгие очи глубоко почитаемого начальника.

С этими мыслями Данилов и покинул больницу и поспешил обратно в их «пятизвездочный отель», как окрестил их временное обиталище Турецкий, выразительно постучав ногтем по этикетке опустевшей коньячной фляжечки, «раздавленной» ими накануне вечером на троих за успех безнадежного дела.

37

В связи с подъемом очередной волны напряженности на фондовом финансовом рынке в тот воскресный день верхняя палата Российского парламента — Совет Федерации — решила отменить себе выходной день, и российские сенаторы почти в полном составе заседали у себя на Большой Дмитровке. Решались серьезнейшие вопросы, связанные с банковским кризисом и пересмотром ряда заложенных позиций в госбюджете. Ждали приезда и выступлений министра финансов и председателя Центро­банка...

В начале одиннадцатого утра член Совета Федерации губернатор Степногорской области Николай Иванович Платов, срочно вызванный помощниками, торопливо вошел в свой рабочий кабинет и, плотно прикрыв дверь, снял телефонную трубку спецсвязи. Он уже знал, чем обернулось это воскресное утро, — ему передали, что наперебой звонили и тот же Мащенко, и начальник областного управления ФСБ Чекин, прокурор области, представитель Президента и мэр города Клемешев...

Да, еще утром, на заседании, поступили сообщения о том, что в городе неспокойно, что поздним вечером и ночью, очевидно, произошли какие-то непонятные события, вновь взвинтившие страсти еле-еле утихомиренных студентов, которые опять собираются у общежитий и сбиваются в колонны, явно готовясь повторить субботнее шествие, однако ситуация в городе теперь, видимо, резко усложнилась и грозит выйти из-под контроля.

Тогда он снова связался с первыми «силовиками» города и региона и вновь, как накануне, потребовал, чтобы те костьми легли, но не допустили самого худшего. А самым худшим теперь могла быть кровь, которой он, надо сказать, не боялся с детства, а вот сейчас бояться был обязан, если хотел чего-то добиться на заданном направлении.

—  Я слушаю, — сказал Платов в белую телефонную трубку.

Звонили из Администрации Президента, один из ближайших его помощников, то есть звонок, по всей видимости, был продиктован указанием «самого».

—   Что же это происходит у вас, Николай Иванович? — заведенным голосом заверещал в трубке этот мальчишка, которому он, Платов, по совести говоря, не доверил бы даже чистить ботинки. — Вы понимаете, что все это означает в такой момент для престижа страны? Ведь если такое у нас происходит, у нас, у члена Совета Европы... Вы хотя бы отдаете себе отчет, какие это теперь будет иметь последствия и внутри России, и на международной арене?..

Хотелось без антимоний обложить этого хлыща так, чтобы до конца дней не отмылся. Но он, Платов, был человек закаленный, бывалый боец, стреляный воробей.

—  Можете передать, — отрывисто бросил Платов, — ситуация будет нормализована не позднее чем через два-три часа. Я немедленно вылетаю в Степногорск, тщательно разберусь и приму все необходимые меры.

—  Какие два-три часа? — закричал тот. — Вы что, не знаете, что у вас там есть и убитые? Во всяком случае, у нас такая информация.

И хотя на самом деле Платов этого еще не знал и слова эти словно залили его изнутри тяжелым вязким холодом, он и на секунду не заставил своего собеседника допустить, что владеет информацией не в полном объеме.

—  Разумеется, знаю! — рубанул он. — По прибытии в город и после наведения порядка безотлагательно сообщу вам все подробности.

На том и расстались. Он швырнул трубку.

Предали, гады! Продали! Неужто недокормил? Самого главного не сообщили, не донесли в тот же миг, оставили в неведении, отлично понимая, что для него, в его положении, это конец! Да, что бы там ни говорили, но предчувствие все-таки штука серьезная и таинственная. Недаром он ночью связывался с Мащенко, недаром ныло сердце-вещун. Но все равно он и в мыслях не допускал такого размаха волнений и беспорядков.

Как на грех, согласно принятой повестке дня, через час с небольшим ему надо было выступать здесь, с этой трибуны с очередной разносной речью, направленной острием против бездарного правительства. Теперь ни о каких трибунах и громогласных тирадах и речи быть не могло. Теперь — все долой, все побоку! Только туда!