...Имеются человеческие жертвы

И она не поняла, что означали эти слова и что вложил он в них. Что теперь больше нет его врага и соперника? Или что конец теперь их движению, их «Гражданскому действию»? Или просто этими словами он невольно признался, что, наконец, добился того, чего хотел...

И как только посмел он приблизиться к ней! И где — здесь? И что хотел он выразить или внушить ей — вездесущий, внутренне спокойный, как сама смерть, которой будто веяло от него?

Ничего не сказав, она быстро повернулась и пошла вслед за людьми, смешалась с ними. А его слова «Ну, вот и все...» все время были с ней и звучали где-то рядом, и минутами казалось — достаточно проникнуть в их смысл, и откроется, объяснится.

И снова неподалеку оказался этот московский следователь Турецкий, который как будто, никуда не глядя, примечал все, рассеянно скользя глазами вокруг. Он смотрел на нее, и на Клемешева, и на тех, что шли к кладбищенским воротам, многие плача. А она в этот день не проронила ни слезинки.

Квартира Русакова была опечатана, и проникнуть в нее было невозможно, и за его дверью остался и компьютер, и материалы движения, и многие документы. Но незадолго до случившегося, около двух месяцев назад, он, словно предвидя дальнейшее, отдал ей на хранение подлинники важнейших бумаг: регистрационное удостоверение их движения, устав, дубликат печати и свои теоретические разработки, которые должны были лечь в основу его будущей докторской диссертации, до которой, как он думал, еще жить и жить...

После поминок, которые устроили в штаб-квартире движения, в одном обширном подвале на окраине, ее привезли домой и оставили одну. Несколько женщин, сподвижниц по работе в «Гражданском действии», хотели остаться с ней, но Наташа решительно воспротивилась. Эту ночь, не в пример предыдущим, она, как ни странно, крепко спала и проснулась на рассвете с ясной головой и непреклонным решением сделать все, чтобы если и не заменить Русакова, то, по крайней мере, с головой окунуться в работу движения, чтобы не заглохло оно, не сошло на нет без своего создателя и идейного вождя.

Она достала из секретера несколько толстых папок: его проблемные разработки, аналитические записки и впервые заглянула туда. И первое, что увидела, был конверт, надписанный его рукой, — письмо ей. Она распечатала его.

«Наташка!

Если ты вскроешь этот конверт и в твоих руках окажется этот листок, это будет означать, что меня уже нет. Я знал и не сомневался, что ты никогда не откроешь эти папки без моего позволения, а если это случилось, значит, то, о чем я говорю, уже произошло. Так что считай это моим маленьким завещанием.

Здесь, в первой папке, в сером конверте, подробные инструкции — как быть с движением, как распределить силы, на чем сосредоточить внимание. Я знаю, ты многому научилась за эти годы, а значит, легко сообразишь, что к чему.

Откуда вдруг, спросишь ты, на меня нашел этот стих — завещание и прочее?.. Не хотел волновать, но третий месяц вокруг меня какая-то кутерьма, слежка, ночные звонки... Откуда ветер дует, даже не столько догадываюсь, сколько знаю, только вот доказать не могу. Я не юрист и не следователь. Сначала те, кто звонили, просто предлагали свернуть движение и убраться из города. Потом начали угрожать расправой.

Вероятно, эта слежка ведется уже давным-давно, потому что эти люди откуда-то знают не только о нас с тобой, но и о твоей жизни еще до начала наших с тобой отношений. То, что они говорят, — подло и гнусно, и я не верю ни одному слову, потому что знаю тебя, как никто.