...Имеются человеческие жертвы

Неподалеку, на той же аллее, хоронили в тот час еще кого-то, и похоронный оркестр выводил гортан­но-певучими голосами духовых и непреложными глу­хими ударами барабана все те же такты траурного шопеновского марша, надрывающего сердце. Она подняла голову и мельком глянула туда. За стволами деревьев виднелась большая толпа пришедших к по­гребению. Звучавшая музыка была невыносима — ее полные безысходности мерные такты сжимали горло, стискивали виски, от нее некуда было деться, некуда убежать, как будто приходилось заново переживать все то, что было здесь тогда, на третий день после смерти отца. Доносились горестные женские рыда­ния, крики и вопли — как кричат над усопшими только матери и любимые жены... И Наташа распла­калась, горько и безнадежно.

Она сидела и плакала и не видела, как мимо нее по снежной аллее, проводив кого-то в последний путь, двинулись медленной процессией строго оде­тые заплаканные мужчины и женщины в роскош­ных шубах. Она никого не видела... А они все текли и текли мимо, разноликая скорбная толпа, шагали, переговаривались негромко, женщины всхлипыва­ли и жадно курили. И вдруг один из этой толпы скорбно бредущих с погоста отделился от остальных и приблизился к могильной ограде, за которой вид­нелся силуэт женской фигуры, как бы являвшей собой воплощение горя и одиночества.

Он ухватился за ограду и молча стоял, глядя на нее. Несколько высоких крепких молодых людей из траурной процессии подошли к нему и почтительно стали поодаль. Он оглянулся, подозвал одного из них коротким жестом руки, что-то шепнул на ухо. Тот понимающе кивнул и, сделав знак остальным, вновь присоединился к хвосту печального шествия.

—  Не плачьте, — вдруг услышала Наташа за спи­ной негромкий и теплый мужской голос.

Она оглянулась. У ограды стоял прекрасно оде­тый человек лет тридцати шести, немного выше среднего роста, с непокрытой темноволосой голо­вой, с выразительным лицом и яркими, пронзитель­ными глазами, выражавшими боль и сочувственное понимание.

—  Не плачьте, — повторил он. — Хотя я так по­нимаю вас... Сергей Степанович, — назвал он имя ее отца, — был удивительным человеком. Вы ведь его дочь?

Она кивнула, но ничего не смогла ответить, ры­дания перехватили горло.

—   А я вот друга потерял, тоже отличного челове­ка. — И ей показалось на миг, что и ему на глаза навернулись слезы. — Как там, помните?

Говорю — друг, а в сущности, был он мне братом... Э, да вы же замерзли совсем! Давно, наверное, си­дите тут?

Она молча кивнула.

—  Пойдемте! — повелительно сказал он.

К нему снова вернулся молодой человек атлети­ческого телосложения, которое подчеркивала доро­гая кожаная куртка.

—  Ну вот тоже! — с досадой махнул рукой ее

собеседник. — Ну что, что? — повернулся он к под­бежавшему. — Я же сказал ребятам — успею, не опоздаю. Догоню и обгоню. А вы езжайте.

Тот кивнул и исчез.

—   Слышите — вставайте! — решительно прика­зал незнакомец. — Одну я вас тут не оставлю, отвезу домой, а после — на поминки по другу.

И она сама не знала, сама не смогла понять, почему и как беспрекословно подчинилась его теп­лому звучному голосу, его мягким глазам, его какой-то необоримой подавляющей силе.

—   Нет-нет, — сказала она, — ну что вы, — хотя уже поднялась и запирала калитку. — Почему я должна с вами куда-то идти?

—  Потому что простудитесь и заболеете на Новый год, а это, знаете ли, плохой знак.

—   Да что уж там, — махнула она рукой, — что может быть еще хуже?

Но она все равно подчинялась и уже шла с ним рядом, поминутно задерживая шаг, приостанавли­ваясь и оглядываясь на удаляющееся надгробие с фотографией отца и видневшийся за деревьями ог­ромный холм из венков и цветов над свежей, только что навеки закрывшейся могилой на той же кладби­щенской аллее — в сотне шагов подальше.

Они медленно шли рядом. Он не пытался взять ее под руку, был строг и печально-серьезен, но она чувствовала как будто шедшее от него излучение несокрушимой властной энергии.

—   Я пригласил бы вас на наши поминки, но... и это, знаете, тоже, говорят, дурная примета. Чужой пир, чужое похмелье, чужая тризна...

—   Почему вы уверены, что я поехала бы с вами? — вдруг на мгновение словно очнулась и вы­рвалась из его флюидов Наташа.

Это был странный человек. Что-то невольно влекло и притягивало к нему и в то же время что-то останавливало, словно отпугивало, как будто какая- то пропасть приоткрывалась вдруг. Но она не могла объяснить ни того ни другого, все было на уровне безотчетных подсознательных ощущений. Она вгля­делась пристальней в того, кто шел рядом. Он был красив и могуч, в загорелом лице чувствовались ум, дерзость и отвага. И еще — что было важнее всего — рядом с ним, быть может, только на доли секунды, но хватило и их, она впервые со дня смер­ти отца ощутила себя в поле какой-то несокруши­мой, надежной защищенности.

—   Дайте руки! — вдруг снова приказал он.