Имена

— Я их не презираю. Иногда, я их ненавижу. Я ненавижу людскую трусость. Я ненавижу их за то, что они отрицают все то хорошее, чего нет в них самих. Я ненавижу их за предательство. За их страх перед красотой, не понимая которую, они убивают. Я ненавижу это государство. Не страну, а именно государство. Мы почти ни чем не отличаемся от Советского Союза. Все делается по плану. У ментов, к примеру, по плану каждый месяц должен быть один взяточник. Поэтому с первых числах каждого месяца начинает прорабатываться какой-нибудь мелкий чиновник. К нему будут приходить каждый день и предлагать взятку. Он будет отказываться. Когда сроки поджимают, а план все еще не выполнен, взятку больше никто предлагать не будет. Пачку денег положат на стол, а те, кто будет стоять за дверью и смотреть в замочную скважину ворвутся в кабинет с камерой. Дело сделано! Завтра сдаем отчет, а послезавтра пойдем к другому взяточнику. В поликлиниках врачам, под страхом увольнения, запрещают выписывать детям лекарства на сумму, превышающую какие-то их придуманные лимиты. В итоге, что мы имеем? Если у родителей нет денег, чтобы купить дорогостоящие лекарства, то ребенок никак не лечится. По своей природе, многие люди ничем не отличаются от рыб в аквариуме. Они будут поклоняться тому, кто сегодня стоит с той стороны стекла и сыплет им корм в воду. И даже если кого-то выловят сачком и бросят на сковородку, они все равно будут продолжать поклоняться неведомому хозяину. А завтра к власти придет другой покровитель. С другой идеологией. С другими целями. Другим смыслом жизни, наконец! Он объявит все то, что сделал его предшественник вне закона. И рыбки начнут осквернять прежние идеалы. Когда режим Муссолини пал, и войска врага Италии вошли на ее территорию — народ приветствовал их со слезами счастья на глазах. А ведь девяносто процентов из них искренне верили в своего лидера. Они считали его идеи правильными. Но стоило появиться более сильному врагу, как люди предали идею и своего правителя.

— Ты не прав. Многим жилось ужасно при Муссолини…

— Я не об этом. Конечно, ты права. Но они ничего не делали, чтобы что-то изменить. Народа всегда больше, чем армии и всего остального бюрократического аппарата. Это лишь жалкие отговорки, что они ничего не могут сделать. Не хотят — это другой вопрос. Не могут — это ложь. Если тебе не нравится место, которое ты занимаешь — смени его. В каждом из нас живет свой лидер. Но мы подчиняемся кому угодно, только не себе. Если сейчас исчезнут все президенты, шейхи, короли и парламенты, мы начнем предавать самих себя.

— А что если люди в один момент осознали вред идеологии фашизма? И осознали они это именно в тот день, когда этот самый фашизм пал?

— Такое совпадение могло быть, — задумчиво ответил Гоша. — Но Муссолини не единственный пример. Ирак, Югославия… Знаешь, что писал Гитлер?

Гоша встал и подошел к книжной полке. Глазами пробежал по корешкам книг. И достал одну.

— Это Маин Кампф, — садясь обратно в кресло, Гоша показал Миле обложку. В книге было много закладок, сделанных их аккуратно нарезанных полосок бумаги. — Преданность, верность, готовность к самопожертвованию, умение молчать — вот добродетели, которые очень нужны великому народу, — Гоша замолчал. Сделал глоток чая. Отправил в рот конфету, а потом сказал: — Я не фашист. Много я осуждаю. Но идеи Гитлера имеет гораздо большее значение, чем принято думать в современном обществе. Просто советская власть…

— Ты хочешь сказать, — перебила его Мила, — что наши отцы и деды должны жить по принципам, сформулированным тем, против кого они воевали? Это же издевательство над ними.

— А, к примеру, российский гимн — это не издевательство над ними?! Люди жили и боялись тридцать лет. Тоталитарный режим пал. Деспотизм закончился. И вот сейчас российская власть плюнула в лицо своему народу, за права которого они так сильно борются! К тому же у меня не было ни отца, ни матери. Ни тем более, деда. Я вырос в детдоме.

— Правда?

— Правда. Расскажи лучше о себе.

— О себе? — Растерялась Мила. — Ну, ладно… Я росла в тех районах на окраине города, где девочки уже в четырнадцать лет отсасывают у дальнобойщиков и водителей автобусов за полбуханки черного хлеба, а за пачку сигарет согласны переспать без презерватива.

Приблизительно в этом возрасте я дружила с ребятами из моей школы. Мы все выпадали из общей картины класса. Как говорится, были вне формата. За это нас и не любили. Мы никогда не питали друг к другу особенно теплых чувств. Просто в какой-то момент мы объединились. Стали одним целым, слепленным из абсолютно разных кусков пластилина.

Нас было пятеро. Два парня: Денис и Владик. И три девушки: Ксюша, Наташа и я.