Имена

Берн рвало кровью. Три или четыре раза в день Оуэн снимал крышку ее бункера и говорил с ней. Судя по ее виду, она уже не испытывала голода, все глубже уходя в штопор необратимого истощения. Он говорил тихо и плавно. У него всегда находилось что сказать. Что-нибудь всплывало на ум, едва он наклонялся к отверстию. Он словно наносил ей визиты, вел светскую беседу ни о чем. Ему хотелось утешать ее, купать в звуках человеческого голоса. Он верил, что она его понимает, хотя подтверждений этому не было. Раз в день он приносил ей воду. Она уже не могла удержать ее в себе, но он все равно приносил, опуская в отверстие сложенные чашечкой ладони и пытаясь напоить ее из них. Ее глаза ежедневно росли в глазницах, лицо стало уходить в череп. Он садился напротив нее и позволял своим мыслям блуждать свободно. Теперь его мысли блуждали почти все время.

Сингх точил камни.

— Отличный денек, правда? Тепло, или лучше сказать, прохладно? Зависит от обстоятельств, да?

Указательными и средними пальцами обеих рук он рисовал в воздухе кавычки, заключая в них слова «тепло» и «прохладно». Потом внимательно изучил один из камней. Ача.Хорошо.

— Как его имя? — спросил Оуэн.

— Хамир Мазмудар.

— Что оно значит?

Сингх бурно расхохотался, стуча камнями друг о дружку. Явился серый от песка Эммерих. Он посмотрел на Сингха и протянул руку в сторону дальних полей, засеянных просом. Там была фигура, которая медленно двигалась к городу. В темнеющем небе кружили большие птицы. Оуэн смотрел, как поднимается бледная луна. Ему подошло бы ее тело — печальное, расплывчатое.

— Но он не такой уж помешанный.

— Больной человек, — сказал Эммерих.

— Не такой уж больной. Целыми днями на ногах.

— Он ничего не помнит.

— Все, что нам удалось сделать, — сказал Сингх, — это разузнать его настоящее имя.

— Когда вас покидает память, остается пустое тело.

— Больше нет смысла, правда?

— Вы превращаетесь в тару для собственных отправлений, — сказал Эммерих. — От сигмы ободочной кишки до анального канала.

— Вы знаете план. Знаете, каково его завершение.

— Вы понимаете.

— Вы чувствуете, что это правильно, — сказал Сингх.

— Где-то глубоко в душе, разве не так?

— Это важно.

— Вытекает из исходной посылки, правда? К этому ведет безупречная логическая цепочка.

— И чисто, не правда ли? К этому действию ничто не липнет. Ничего постороннего, лишнего.

— Это простая констатация факта, — сказал Эммерих. — Можно сформулировать и так, если вам нравится.

— А чего бы хотели вы?

— Это разумно, необходимо.

— И абсолютно правильно, черт возьми. Мы же здесь, черт возьми, согласны? Так какой смысл тут болтаться? Пора двигать в город, верно?

Эммерих разделся, облился водой из медного горшка, потом надел грубую рубаху, свободные штаны, подвязанные веревкой, старую пастушью накидку и круглую войлочную шапочку. Сингх вылез из своего бункера. Над городом висел дым костров, на которых готовилась еда. Они с Эммерихом пошли к хранилищу, где сидели двое других мужчин. Он не взглянул на Оуэна и не заговорил с ним. Английский был связующим языком субконтинента. Древние арабы писали на костях. Сингх появился в чужой одежде — военном кителе поверх полосатого халата с темным кушаком. Он выглядел величественным и безумным. Эммерих зашагал за ним к темнеющему городу — одноцветному, строгому, упорядоченному. Санскритское «х» называется хакара.Санскритское «м» — макара.

Оуэн забрался в один из бункеров и сел в темноте. Это было самое маленькое сооружение, пяти футов высотой, и он смотрел, как быстро густеет ночной мрак, как сквозь дымку проклевываются звезды. Такова была сегодня вселенная — прямоугольник в два с половиной фута высотой, в три шириной. У нижнего края входного отверстия он видел узкую полоску земли, которая постепенно сливалась с ночным мраком. Каунсил-Гроув и Шони. Старые элеваторы были каркасными конструкциями, а потом фермеры перешли на силосные зернохранилища, смотри греческий, ямы для хранения зерна — кажется, это случилось примерно в середине двадцатых годов. О, как прекрасны были машины, трактора и комбайны, эти могучие механизмы, безжалостно перемалывающие высокую траву. Он тосковал по машинам. По маленьким приземистым «фордам» и «шевроле». По фургончику, развозящему бакалею. По рейсовым автобусам, сто двадцать лошадиных сил, НЕ УВЕРЕН — НЕ ОБГОНЯЙ. Он носил воду в поля — мальчик в соломенной шляпе и прочном рабочем комбинезоне. Важно вспоминать правильно. Вот земля, о которой мы грезим и которую по-детски приукрашиваем. Просторы. Одинокая церковь в зарослях сорняков.

Люди в комбинезонах, с обветренными лицами и ясными глазами, собравшиеся перед магазином, где продают корм для скота. Мы хотим, чтобы все было как надо.