Имена льда

— Ну что ж, полночь, — сказал призрак. — Самое время. Давай-ка сюда свое сердце.

Л. засмеялся, несмотря на нестерпимое колотье в груди. Зрительные анализаторы передавали на центральный пульт абсурдистское кино о восстании машин — малыши-преобразователи крушили пульты манипуляторов, раскладывали их на элементарные частицы и сами тут же ложились рядом и истлевали. Когда-нибудь это место назовут «магнитной аномалией» или «железным щитом» или еще как-нибудь по-глупому. И только призрак будет знать, что это, в общем, его могила… Анализаторы гасли один за другим. Дыхание замирало. Вокруг стояла невероятная тишина. Линзу внешнего наблюдения затягивало незнакомой белой мглой.

В этой тишине он скорее угадал, чем услышал слова призрака:

— Ты все-таки двоечник.

— Что? — прошептал он мертвеющими губами — он уже не мог понять, чьими, но определенно своими собственными.

— Я пытался тебе объяснить: те, кто жил здесь, верили не только в призраков. А детские сказки — это и есть заклинания. В определенных условиях они действуют…

У поверхности планеты зажглось маленькое перламутровое солнце. Его корона распадалась на все цвета радуги, а над самой землей к дальнему сектору черного-черного неба протянулся протуберанец изумительной красоты.

Если бы Л. мог это видеть, он бы нашел в своей тщательно заархивированной памяти самое глубокое, самое искреннее восхищение…

* * *

Под низким серым небом по необъятной снежной равнине брел призрак. Подмышкой у него было зажато что-то вроде рулона белой бумаги. Только присмотревшись можно было рассмотреть, что бумага не белая, а, скорее, перламутровая, вобравшая в себя все цвета радуги, — как и сам призрак. Хлопья снега на миг задерживались на его плечах, потом проваливались сквозь его тело и ложились на землю. Призрак не оставлял следов, и его бормотание каким-то странным образом не нарушало тишины, заполнившей узкое пространство между низким косматым небом и белой землей.

— Я так и думал, — бормотал призрак. — Я так и знал, что этим все кончится. Сердце… Идиотская была идея — хранить все эти жизни прямо в сердце. Не удивительно, что оно не выдержало…

Он погладил пальцами рулон, поудобнее перехватил его и, оглянувшись, приветливо покивал сплошной белой мгле, которая затягивала все то, что он оставлял позади.

Призрак не чувствовал, как у него за спиной что-то сдвигается в водах океана, в атмосфере, в самом космосе. Как свет и тьма, вода и твердь занимают свои места. Как вздрогнула и пустилась по кругу стрелка на часах новой жизни.

Поединок

Дон был красив. Очень красив. Таких красивых людей, наверное, больше не осталось. Странно вспомнить — когда-то он раздражал меня этой красотой. Я даже вызвал его на дуэль.

Нет, это Дон меня вызвал. Я только сделал все возможное, чтобы это случилось.

Или все-таки я сам и вызвал его?

Не помню.

Я мог.

Я завидовал?

Не может быть.

Или может?

Или это неважно — теперь, когда Дон мертв?

Не понимаю, у кого могла подняться рука на такого красивого человека…

У Дона странное ранение — его грудь проткнули чем-то острым и длинным. Наподобие шпаги. Спортивной трехгранной шпаги. Нет, не проткнули — патологоанатом говорит, что следа удара нет. Клинок просто возник в его теле и разорвал что-то жизненно важное прямо изнутри. Хорошенькая экспертиза! Возник. Материализовался. Откуда ни возьмись. А потом так же невесть куда исчез. Следователь глядит уныло и материт медиков. Ему с этим возиться — искать орудие убийства, которое само по себе возникает в теле жертвы и бесследно исчезает. И убийцу. Есть ли он вообще, убийца-то? Или он тоже материализуется прямо на месте преступления и растворяется в воздухе, не оставляя следов, улик и что там еще необходимо следствию?

Следователю сочувствую.

А я даже не знал, что Дон в городе. Пока не позвонили из участка прямо в офис и не пригласили на опознание. Оказалось, что никого ближе в целом городе найти не удалось. Боюсь, я мало помог. То есть я, конечно, опознал Дона — но это все. В основном качал головой. Я даже не знал, что он еще здесь, что он не уехал в столицу, например. Или вообще за океан. У него же шило в заднице, у Дона-то. Потому я и сказал следователю, что Дон, скорее всего, недавно вернулся в город. Не верю я, что он все эти годы просидел тут. Не такой он человек.

Я-то другое дело. Я отсюда ни ногой. Хватит, нашатался по городам и весям. Мы с Доном много путешествовали вместе — до поединка, само собой. А последнее время не виделись — разошлись пути-дорожки. Я следователю так и сказал. Странно, что они вообще ко мне обратились. Неужели я оказался самым близким? Или следователь хотел меня пощупать? Расспрашивал о прошлом — об учебе, общаге, именами девиц каких-то сыпал. А вот о Лизе ни слова. Или я пропустил? И про поединок не спросил. Почему? Может, ждал, что я сам расскажу? Дурак, если так. Кто же о таких вещах рассказывает! Впрочем, сейчас подобные развлечения вполне легальны. А тогда можно было и в кутузку…