Имена льда

Пьетро вышел из машины и огляделся. Кукурузные поля. Мягкие холмы. Краешек солнца показался из-за пологого склона на востоке, и в долину — прямо к нему — потянулись лучи. Пьетро с наслаждением зажмурился и подставил солнцу лицо. Он выехал затемно и по дороге мерз. А когда выбрался из машины, его сразу пробрало от росы, обильно покрывавшей длинные кукурузные листья и гальку, усыпавшую грунтовку.

Следовало, наверное, поспешить. Хотя бы ради чашки горячего чая. Но спешить не хотелось. Вообще не хотелось туда ехать — от этой мысли Пьетро делалось муторно. Она была вполне честной, и эта честность умножалась на чувство вины. Он столько раз обещал себе быть повнимательнее к старухам! Он у них один. Зато их у него — целых восемь. Восемь престарелых тетушек — не слишком ли для одного не очень доброго человека?

Что ж, по крайней мере, все они живут на одном хуторе. Который даже названия собственного не имеет — на карте он значится как «Двадцать пятый километр». Название вводит в заблуждение — на самом деле это весьма неблизкий свет. Двадцать пять километров — только по грунтовой дороге, свернув с асфальтированного, в выбоинах проселка, который, в свою очередь, сбегал с юго-западной трассы часах в полутора езды от черты города. Проселок настолько плох, что когда он заканчивается и сменяется рыжей грунтовкой, похожей на грубо выделанную керамику, Пьетро по привычке благодарит Мадонну и всех апостолов. Если сбросить скорость, ямы не слишком донимают после тряски по проселку. Пыль, вечный спутник машин на грунтовках, прибита росой. Тишину прорезают только шелест мотора и напряженные трели каких-то пичуг.

Сейчас он был один посреди океана кукурузы. В таком полном одиночестве, какого не выдержала бы психика нормального человека, привыкшего к толчее мегаполиса и мгновенному обмену информацией в Сети. Конечно, в машине был встроенный информатор. И, кажется, в кармане лежал еще один — портативный. Но они только вызывали раздражение — как костыли для человека, привыкшего к тому, что его тело — здоровое и гибкое — легко справляется с любыми нагрузками. Все внешние интерфейсы неуклюжи.

Впрочем, воспоминание об этой информационной легкости оказалось смутным, как фантомная боль — и даже оно скоро должно стереться. Пьетро был хорошо подготовлен к заданиям подобного рода — ни привычных движений, ни ощущений, ни даже снов. Возможна такая глубокая чистка подсознания? Если да, то почему ее не используют в промышленных, так сказать, масштабах? Заповеди не велят? Так вот ведь, в его случае Заповеди делают исключение. А раз исключения возможны в принципе, их скоро столько насочиняют — никаких мощностей не хватит поправки строчить.

Солнце поднималось над холмом. Роса высохла. Пьетро, наконец, начал согреваться. Это было странно — не ощущать холода, не передергивать поминутно плечами от озноба. Он не помнил, когда ему было тепло последний раз — даже климат-контроль в машине не позволял согреться. Чтобы не уснул за рулем, что ли…

Он осторожно потянул замок куртки. Все-таки человек — метеозависимое животное. Климат-контроль никогда не заменит ему настоящего солнечного тепла. Пьетро, щурясь, осматривал поля. Хотелось нырнуть в заросли кукурузы и, стряхивая себе за шиворот капли росы, красться куда-то, как настоящий индеец. А потом найти самый толстый початок, отломить его, ободрать листья и съесть. Сырым. Вгрызаться в плотные сладкие зерна. А потом зашвырнуть огрызок подальше в заросли и найти следующий початок.

Пьетро сглотнул. Он ощутил, словно наяву, вкус чуть недозрелой кукурузы. Запах свежего початка. Его ладони помнили шершавость листьев, оборачивающих кочан. Как им удается сделать искусственную память такой натуральной? Или дело в том, что никакая она не искусственная?

Пьетро полез в заросли, надеясь, что на этом отдаленном участке поля нет сигнализации. Он сорвал початок и вернулся к машине. Листья оказались в точности такими, какие помнили его ладони. И вкус тоже был тем самым. Вот только наяву он совершенно не понравился Пьетро. Он без энтузиазма погрыз и, не доев, зашвырнул початок подальше. Память не подвела. Подвело что-то другое.

Пьетро вернулся в машину, завел мотор и поехал к хутору, который виднелся на пологом склоне следующего холма.

* * *

— Я отказываюсь здесь работать, — кричала женщина с нездоровым цветом лица — Леонора, вспомнил он. — Мне не нужны ваши деньги, если я сойду с ума. О, они сведут меня с ума, без сомнения, — она энергично закивала головой. — Они сами… — она запнулась и с опаской посмотрела на него, а потом отмахнулась от собственных сомнений, — они сами сумасшедшие старухи, и всех вокруг стараются сделать такими же.

— Хорошо, Леонора, — кротко произнес Пьетро — он научился этому давным-давно, ведь этим сопровождался едва ли не всякий его приезд на этот хутор. — Я вернусь в город и подыщу вам замену. Вы не откажете в любезности подождать еще дня три?