Имена мертвых

— Удивительно, — грустно улыбнулся Аник, расстегивая браслет на запястье, — пока полруки не оторвет, черта с два кто поцелует…

— А вы еще не заслужили, граф.

— Каюсь. Но в следующий раз под обстрел вы пойдете со мной, мадемуазель. Это решено.

— Договорились, — Клейн кивнул отяжелевшей головой. — И чтоб тебе башку оторвало.

— Марсель, эти часы — отныне ваши. Наш общий подарок.

— Благодарю.

Ана-Мария взирала на этот обмен любезностями, и ей казалось, что она бредит; но она не забыла, что ее роль в этой истории — не последняя, и что для нее, может быть, история только начинается и с самого начала не сулит ничего хорошего. За все надо платить, за ошибки — втрое, если не больше.

— Сеньор Клейн…

— Мы же забыли, — напомнил Аник, — что вы нас забыли…

— Да… Сеньор Не-знаю-вы-кто, выслушайте меня. Я ошиблась, приняла вас за убийцу…

— Не вы первая, — утешил Аник, пока Клейн собирался отвечать.

— …и надо ли мне теперь оправдываться? Это моя вина. Чудо, что я вас не убила…

Клейн широко зевнул:

— Х-ха-а… с пяти шагов промазать — это не чудо, а плохая стрелковая подготовка.

Ана-Мария мысленно утерлась.

— Сеньор, я хочу уладить дело по-хорошему. Я буду платить вам за лечение, сколько понадобится, и за ущерб. Я честно рассчитаюсь с вами, не надо из меня вымогать, а иначе мы будем враги.

— Ого… — неискренне удивился Аник.

— Да, сеньор. Я вам зла не желаю, а то, что сделала, постараюсь воз… мстить… нет…

— …местить, — подсказал Аник.

— …возместить, да.

— Ты кого ждала? — спросил Клейн.

— Терминадос, — ответил за Ану-Марию Аник. — Ты алуче?

— Да, алуче, — Ана-Мария поглядела на него с осторожным недоумением.

— Она алуче? — Клейн, сомневаясь, покосился на Аника. — Это правда?

Глава 11

Десять лет тому назад.

Корабль.

Атлантический океан.

Аник, натершись лосьоном от ожогов, прокаливает тело под солнцем южных широт. День за днем. У него уже довольно приятный курортный оттенок кожи. Он равномерно поджаривается в шезлонге, как рождественская индейка. В ушах у него микротелефоны, под боком плеер с записанным на пленку испанским разговорником. Он шепчет, повторяя: «Адиос, сеньор. Адьос… Адиос. Буэнас. диас, сеньор. Диас…»

«Буэнос диас, сеньор Копман!»

«Грасиас, сеньор Люмерт. — У Клейна плеер пристегнут к пояску шорт. — Пойдем искупаемся».

Положив локти на край бассейна, они откупоривают по банке пива; Аник подмигивает попутчице: «Где она села?» В Фуншале — «какая козочка… ваше здоровье, сеньорита! здесь в баре делают превосходные коктейли, как вы собираетесь провести вечер?., будем знакомы — Клаус Люмерт, это — Вилли Копман». — «Аугуста Симойнс, очень приятно». — «Мы едем в Сан-Фермин». — «Я — в Рио».

На этот случай кассеты-разговорника у друзей нет, и разговор идет по-английски.

Таково требование профессора — худо ли, бедно ли, но надо уметь говорить на самых общеупотребительных языках Европы.

По-каковски Аник (согласно паспорту, в данный момент он Клаус Люмерт) беседует с сеньоритой Симойнс в ее каюте — одному Богу известно, но судя по истоме, с которой он потягивается, общий язык они нашли.

«О Вилли, ты не представляешь, что за прелесть эта бразильянка!.. если там хоть каждая десятая так хороша, считай, что мы плывем прямо в рай».

«Эль параисо».

«М..?»

«По-испански „рай“ — „эль параисо“. Приплывем — увидим».

Порт Сан-Фермин.

Разгрузка.

Кран поднимает из палубного люка контейнер, принадлежащий этнографической экспедиции. Глава экспедиции — с виду техасский скотовод, в светлой шляпе с загнутыми на ковбойский манер полями, в зеркальных очках, в белом льняном костюме тропического фасона и «джангл-бутс»; огромный, тяжелый, широкий, он стоит на пирсе, жует сигару и глядит, как плывет по воздуху контейнер. Гринго — мигом определяет бригадир докеров. Рыжий — ну ясно, гринго, а род его берет начало где-нибудь в Ирландии. И вырастают же громилы на хорошей жратве… там, в Эстадиос Унидос, все такие, разве только итальянцы помельче. Наши — те у него под мышкой пройдут, не заденут.

«Эй, индиос! — орет-надрывается бригадир так, что его слышно и без „уоки-токи“. — Туда-сюда, давай цепляй, вира, майна, драть-разодрать!..» — работа, как всегда, горит, в порту с работой вечный пожар; бригадир скачет кузнечиком, несмотря на объемистое пузо, а раскосые смуглые грузчики — один к одному подобраны — работают размеренно и несуетливо, как часовой механизм.

«Обратите внимание, — замечает Герц, — вот пример того, как не следует себя вести. Он называет их „индиос“ — индейцы; привык ли он так к ним обращаться или забывается в горячке — все равно для них это звучит оскорбительно. Если хотите произвести впечатление воспитанных людей, сначала узнайте, к какому народу или племени они принадлежат, и запомните название. Сейчас вы убедитесь, насколько это лучше… Сеньор, на два слова!»

Бригадир подходит. Ему кажется, что его позвали на родном языке — такое заблуждение бывает у всех, с кем бы Герц не заговорил; Герц старается, чтобы это не было слишком заметно, но сейчас не тот случай, когда надо скрывать свои способности.

«Из какого племени ваши рабочие?»