Именами вашими стоим

– Вы совсем не похожи на безумца, – успокоила она его.

Одна из свечей погасла и дымок от ещё тлевшего фитилька, свиваясь в спираль, потянулся к верху. Николай Иванович встал с дивана и подошёл к открытому окну:

– И всё-таки я пойду на это.

– Почему? – Её голос слегка дрогнул.

– Да потому что безумцам многое прощается.

Внезапно Булгаков бросился к ней и, опустившись на колено, схватил её руку:

– Елизавета Андреевна, голубушка! Бросайте вы своего мужа и уезжайте со мной!

В его взгляде было столько искренности и страсти, голос звучал так убедительно, что Лизочка Беэр, поверив и, не владея собой, прошептала еле слышно:

– Куда?

– В Северную Америку! А, впрочем, нет, я передумал. Слишком далеко. Я лучше вам мизинчик поцелую. Вот так.

И капитан-поручик, пряча усмешку в глазах, очень осторожно поцеловал её мизинчик. Почувствовав, что он не воспринимает её всерьёз, Елизавета Андреевна резко встала:

– Перестаньте паясничать! Почему вы не сказали мне, что вас переводят на Змеиногорский рудник? Я попрошу мужа, и вас оставят здесь, на Барнаульском заводе. Если вы, конечно, захотите…

Она говорила, но руку свою при этом у Николая Ивановича не отнимала, а скорее наоборот, старалась подольше задержать свои пальцы в его ладони.

Булгаков пристально посмотрел на неё, словно бы желая убедиться, что всё, что он ей сейчас скажет, останется между ними. И, понизив голос, заговорил.

– На Змеиногорском руднике, Елизавета, Андреевна, добывают золото, а я безумно хочу быть богатым. Вы же знаете, деньги – это власть, это много красивых женщин. – Он перевёл дыхание и, приблизив к ней своё лицо, заговорил ещё тише. – И если я нынче же не разбогатею, то либо сопьюсь, либо кого-нибудь здесь застрелю, либо… – Тут он оглянулся на дверь: – Либо опять поцелую ваш мизинчик. Вот так.

Капитан-поручик потянулся губами к её руке, но Елизавета Андреевна, в очередной раз поверившая тому, что он ей сейчас говорил, обиделась окончательно. Она отдёрнула свою руку и сказала, чуть не плача:

– С вами невозможно говорить серьёзно.

Приоткрылась дверь и показалась голова Йозефа Поха.

– С мужчинами я очень даже серьёзен, – сказал Булгаков, холодно глядя на него.

Пох, увидев Елизавету Андреевну, вошёл в комнату и теперь стоял, покачиваясь от выпитого шампанского, пытаясь сообразить, что здесь происходит. Решив, что госпожа Беэр нуждается в его защите, он решительно шагнул к ней и попытался галантно поклониться, но чуть не потерял равновесие:

– Фрау Лиза, если этот человек вас чем-нибудь оскорбил, я готов сию же минуту вызвать его на дуэль.

– Боюсь, что не смогу по достоинству оценить вашу жертву.

С этими словами Елизавета Андреевна подала Булгакову руку, и они вышли, оставив Поха одного.

Лицо его исказили судороги, губы затряслись. Молодой человек изо всех сил пытался сдержаться, но слёзы хлынули из глаз помимо его воли, оставляя тёмные пятна на мундире.

Спустя некоторое время Пох подошёл к двум горящим свечам и, помедлив немного, задул одну. Огонёк оставшейся свечи слабо затрепетал, как в испуге, отчего растревоженные тени заметались по стенам вокруг стоящего посреди комнаты человека.

Пох медленно повернулся и вышел, оставив дверь за собою открытой. Внезапно налетевший неведомо откуда ветерок сквозняком пронёсся из окна в распахнутые двери и, если первый его порыв только пригнул язычок свечи, то второй легко потушил его, впустив ночь в генеральский дом.

Вечеринка в доме генерал-майора Беэра подходила к концу. Было много выпито, много съедено, на десять раз были пересказаны все новости. Некоторые подробности особенно смаковались. Это касалось, в первую очередь, амурных дел и поездок в столицу.

Этот небольшой замкнутый мирок, своеобразная каста людей, в силу обстоятельств оторванных от больших городов Европейской части России, старались жить здесь так, будто вокруг них были не дремучие леса на тысячи вёрст, не дикие народы, до сих пор угрожающие русским поселениям, а Вологодская или Ярославская губерния, и до столицы – не более трёх суток пути.

На втором этаже у Беэра в его рабочем кабинете была собрана очень хорошая по тем временам библиотека. Книги гуманитарного и технического содержания были представлены в ней на восьми языках. Горные и плавильные мастера часто пользовались этой литературой, и Беэр всячески поощрял их в таком «правильном и соразмерном», как он говорил, отношении к своему делу.

Вот и сейчас, собрав у себя в кабинете почти всех мужчин, он с гордостью показывал им только что полученную из Санкт-Петербурга и ещё даже не переплетённую книгу Михайлы Васильевича Ломоносова «Первые основания металлургии и горных дел». Надо было видеть с какой любовью, с каким трепетом держал давно обрусевший немец в своих руках это, как он выразился, «блестящее проявление русской технической разумности, не уступающее по глубине и охвату предлагаемых здесь тем лучшим европейским работам».