Именами вашими стоим

Цидеркопф слушал всё это спокойно и невозмутимо. Его лицо приняло профессионально медицинское выражение, то есть было абсолютно бесстрастным, и понять, сочувствует он чужому горю или оно его совсем не трогает, было практически невозможно.

Внезапно Пётр Адольфович достал из кармана своего сюртука какой-то пузырёк:

– Погодите, да у вас у самого склеры глаз жёлтые! Это печень, голубчик. Хотите пилюлю?

– Что!?

Столов оторопело уставился на Цидеркопфа.

– Какая печень? Вы хоть понимаете, о чём я говорю? Я вам про жену свою говорю, а вы мне про какую-то печень талдычите!

Лицо Ивана Владимировича исказилось до неузнаваемости, он весь затрясся, как в припадке падучей, и от этого его вида Цидеркопф непроизвольно попятился.

– Подите вы к чёрту!

Столов хотел ещё что-то добавить, но, лишь яростно махнув рукой, быстро ушёл.

Пётр Адольфович, достав платок, аккуратно промокнул им слегка вспотевшую плешь и, пожав плечами, сунул себе в рот маленькую желтоватую пилюлю. После чего он, приподняв ногу и с наслаждением испортив воздух, удалился с полным чувством собственного достоинства.

Разноголосый хор сверчков, не замолкавший с самого вечера, внезапно стал ослабевать. Откуда-то подул сначала лёгкий, а затем всё более набирающий силу ветер. Далеко за Обью, гигантскими фейерверками пробежали по самому краю неба сполохи зарниц. В воздухе нарастало едва уловимое напряжение, и не было силы, способной противостоять этим движениям природы.

Входная дверь открылась, и из дома вышли Николай Иванович Булгаков и Елизавета Андреевна Беэр.

– Спасибо, что разбудили меня. Если бы не вы, я провёл бы в курительной комнате всю ночь. Кстати, как вы догадались…

Не договорив, капитан-поручик неожиданно зевнул прямо ей в лицо, даже не пытаясь этого скрыть.

– Как вы догадались, что я там? – договорил он. – Простите, непроизвольно получилось…

Но на лице его не было ни капли смущения, наоборот, он пристально смотрел на Елизавету Андреевну, словно бы проверяя, что ещё он может позволить себе в её присутствии.

«Нахал! Господи, какая же я всё-таки дура!»

Елизавета Андреевна смотрела на него, слегка покусывая нижнюю губу, и молчала. Затем, усмехнувшись чему-то, отвернулась:

– Боже, как я скучаю по столице. Театры, Невский, Петергоф…

Она стала медленно спускаться по ступенькам.

Елизавета Андреевна, как и любая женщина, знала себе цену. Ее нерожавшее тело сохраняло всю стать и прелесть девической фигуры. Густые, с медным отливом волосы могли стать предметом особой гордости для любой, даже самой притязательной особы. Зная, что Булгаков на неё смотрит, она выдернула из своих волос золотую, в виде скарабея, заколку, и они, освободившись, обрушились тяжёлой волной на её плечи. Их тут же подхватил и разметал ветер.

Булгаков подавил очередной зевок:

– Я слышал, Андрей Венедиктович скоро едет в Санкт-Петербург. Езжайте с ним. «Флиртовать с ней – чистое безумие для меня. Неужели сама не понимает? Пора домой».

Николай Иванович, спустившись с лестницы, хотел было уже попрощаться и уйти, но, сам не зная почему, этого не сделал, а наоборот, подошёл к Елизавете Андреевне так близко, что почувствовал запах её волос. Он стоял и смотрел на неё: на тонкий изящный профиль, на густые ресницы, скрывающие тайну её глаз, на губы, влажные и слегка приоткрытые. «Чёрт знает, что такое со мною делается».

Елизавета Андреевна, словно прочитав его мысли, медленно повернулась к нему. В выражении её лица появилась какая-то отчаянная решимость, словно она приняла для себя очень важное решение:

– Да, муж собирается ехать на приём к Императрице. Хочет получить разрешение на строительство монетного двора в этом, как его… – она вдруг рассмеялась. – Никак не могу запомнить эти местные названия. Не то Кузун, не то Тузун… Вам лучше знать, господин Булгаков.

Елизавета Андреевна улыбалась, а глаза смотрели на него очень серьёзно, и была в них такая бездонная глубина, сгинуть в которой было так же легко, как оступиться на самом краю пропасти. Они глядели друг на друга молча и выжидательно.

«Если он сейчас меня поцелует, я разрыдаюсь от счастья, как девчонка».

«Боже, какие у неё глаза! Смотрел бы на них до самой смерти! Домой! Немедля домой!»

Не отдавая отчёта в том, что делает, молодая женщина, приопустив ресницы, потянулась губами к его лицу. Но тут ветер, улучив момент, внезапно бросил охапку её волос прямо в глаза Николаю Ивановичу. Тот вздрогнул от этого и словно бы очнулся, вышел из оцепенения, из повиновения этой неподдающейся объяснению странной силе.

– Это место называется Сузун.

Он говорил излишне громко, отвернувшись и стараясь не глядеть на неё. Елизавета Андреевна, интуитивно почувствовав его замешательство, взяла его ладонь и крепко сжала.

– Да, Сузун. Вы тоже об этом знаете?

Наваждение не прошло, хотя Булгаков и старался смотреть на неё как обычно: спокойно и чуть насмешливо.