Именами вашими стоим

В свои тридцать лет Николай Иванович был одинок. Из достоинств имел твёрдый характер и светлую голову. В суждениях своих был непреклонен и резок, чем вызывал немалое недовольство у начальства своего, терпевшего его, однако, по причинам от них независящих. Булгаков очень хорошо знал горное дело. Образование он получил за границей, и к тому же имел богатую практику на Урале. Из недостатков особого внимания заслуживает лишь его чрезмерное увлечение спиртным, а в остальном, если что и было, в глаза не бросалось.

Складывая в карман выигранные им в карты двести рублей, Николай Иванович заявил в ответ на протестующие крики партнёров, что играть сегодня он больше не намерен, и что это в их же интересах. После чего он выпил большую рюмку коньяку, и решил выйти из душных комнат на улицу.

Следует особо становиться на обстановке генеральского дома и людях, представлявших собой местное общество. На званый вечер пришли несколько чиновников заводской канцелярии, а в основном это были горные мастера, которые указом императрицы были приравнены к артиллерии и носили офицерские звания. Некоторые были с жёнами.

Попавший в первый раз в Барнаул какой-нибудь чиновник по особым поручениям из столицы был бы приятно поражён.

Местные дамы, несмотря на чудовищное расстояние от Санкт-Петербурга или Москвы, всегда одеты в костюмы нарядных материй, сшитые по последним парижским модам. Столы в зале убраны со вкусом и изысканностью, и вся обстановка выглядела такой, какой она бывает в современном европейском обществе. Все комнаты в доме были драпированы в разные тона, украшены роскошными цветами. Обилие картин на стенах, преимущественно на батальные темы, говорило об особых художественных пристрастиях хозяина дома.

Что ещё заслуживает внимания, так это огромное количество стульев, кресел и диванов. Столы стояли у каждой стены, в каждом углу. А так как основным развлечением здесь была карточная игра, то, вполне понятно, что почти все столы здесь были игорные.

Выйдя на улицу, Николай Иванович с удовольствием ощутил на разгорячённом лице ночную прохладу. Он закрыл глаза и стоял так несколько мгновений, ни о чём не думая, отдавшись состоянию расслабленности и покоя.

Вздохнув полной грудью, он спустился по ступенькам вниз, и тут его внимание привлекли какие-то странные звуки, которые раздавались со стороны улицы, скрытой от его взора разросшимися кустами сирени.

Заинтересовавшись, капитан-поручик вышел на Петропавловскую линию. Вдали, на Соборной площади, темнел силуэт Петропавловского собора, а в нескольких метрах от Булгакова горный мастер Йозеф Пох бил по лицу какого-то солдата. Второй солдат стоял рядом, вытянувшись по стойке «смирно» и держа руки по швам.

– Почему молчишь, свинья? Повтори! Повтори!

Пох говорил сквозь зубы, размеренно и неторопливо нанося удары. Голова несчастного болталась из стороны в сторону, а разбитые в кровь губы с усилием выдавливали из себя:

– Не могу знать, Ваше благородие! Не могу знать!

– Не можешь знать? Это Данте! Его знает вся Европа, свинья!

Порядки, царившие на Барнаульском заводе, да и не только на нём, мягкостью не отличались. Это было жестокое время, когда кусок самородного золота или слиток выплавленного здесь серебра забирали душ человеческих без счёта. А мордобой и зуботычины делали ненужными слова, и были расхожею монетой в общении между сильными и подневольными.

Капитан-поручик, дитя просвещённого века, знакомый не понаслышке с работами французских энциклопедистов, внутренне всегда противился такому произволу и унижению человеческого достоинства, при этом хорошо понимая, что государственный уклад в России ещё не скоро изменится в этом смысле в лучшую сторону. Но его особенно возмущал вид безнаказанно распускающих руки иностранцев.

«У себя дома он такого не позволил бы. Конечно, Европа! А здесь одни туземцы», – с неприязнью подумал Булгаков и, сделав движение к Поху, крепко схватил его за руку:

– Не думаю, господин Пох, что все мясники в вашей разлюбезной Саксонии знают Данте.

Не ожидавший этого, Пох обернулся. Его лицо кривилось от боли, так как Булгаков непроизвольно сжимал его руку всё сильнее и сильнее.

– Отпустите меня, – прошептал он побелевшими губами, – вы не понимаете. Этих людей надо воспитывать, потому что они шлак, пустая порода…

– Русские люди пустой породой никогда не были, а здесь в Сибири – и подавно! Советую вам это запомнить.

Голос капитан-поручика прозвучал негромко и очень жёстко, после чего он медленно разжал свои пальцы.

Где-то в районе заводского пруда стукнул в колотушку сторож. Ему в ответ в генеральском доме с треском вылетела пробка из бутылки шампанского, переполошив собак в ближайших дворах.

– Я буду жаловаться на вас Его Превосходительству, господину Беэру.

Пох с ненавистью посмотрел на Булгакова, затем перевёл взгляд на солдат. Они были свидетелями его унижения, и он им этого прощать не собирался.