Именем человечества

Зорин нанес препарат, осторожно откинул одеяло и начал легонько водить ее ладошкой по груди и плечам, едва касаясь вздрагивающего тела. Пальцы его чутко ловили малейшие толчки в запястье, и уже через минуту он ясно ощутил, что пульс становится отчетливее, сильнее. А еще через несколько минут с лица начала сходить мертвенная бледность, глаза раскрылись шире, губы чуть дрогнули:

– Спасибо вам... Пока хватит... Теперь завтра... в это же время... – Легкий вздох вырвался из ее груди. Слабая тень улыбки пробежала по губам. Он понял, что самое страшное позади. Безмерная радость переполнила душу. С отцовской нежностью коснулся он губами ее худой, тон кой, почти просвечивающей руки.

А уже через две недели они с Вовкой сидели внизу, в вестибюле, с большим букетом цветов и ждали, когда она переоденется в приемной. Она вышла к ним своей обычной стремительной походкой, расцеловала Вовку, тепло поблагодарила его, Зорина. Он усадил их в такси и медленно побрел к себе, в опустевшую квартиру...

И все пошло по-старому: мимолетные встречи в санатории, изредка – воскресные прогулки в горы, и бесконечная, непроходящая тоска, которая не оставляла его теперь ни на минуту. Он стал плохо спать по ночам, думы о Тропи-ниной не давали сосредоточиться на работе, он забросил свое любимое детище – почти законченную книгу о терапии ишемических заболеваний. Все его чувства, весь смысл жизни сосредоточились в ней одной. И никакого просвета впереди. Не мог же он открыться в своей любви женщине, которая была моложе его на тридцать лет! То есть, может быть, он и решился бы сказать ей это, если бы заметил хоть искорку ответного чувства. Но вот об этом как раз и оставалось лишь мечтать.

Тропинина была неизменно приветлива с ним, сама приглашала время от времени на прогулку в горы, делилась всем, что касалось ее работы. Но и только. Напрасно он старался найти в ее глазах хоть тень надежды на что-то большее. Они по-прежнему были непроницаемы и строги.

Он страдал от этого. Здравый рассудок говорил ему, что так не может продолжаться до бесконечности, что чем дальше, тем труднее будет пережить потерю этой женщины. Но что мог он сделать, если одна минута, проведенная с ней, была для него дороже целой жизни.

Зорин невольно вздохнул и, надев спортивный костюм, начал шнуровать кеды.

Вдруг в дверь постучали.

«Неужели она?..» – пронеслось в голове.

– Сейчас, сейчас! – он быстро завязал шнурок и открыл дверь. Перед ним стоял, сияя улыбкой, его сын Дмитрий.

– Здравствуй, папка!

– Димка, сынок! Да как же ты так, даже не телеграфировал?

– Люблю сюрпризы! – счастливо рассмеялся Дмит-й, высвобождаясь из объятий отца. – А ты молодцом! Нмолодел лет на двадцать. И в спортивном костюме! В горы собрался?

- Да, еще минута – и пришлось бы тебе стучаться в запертую дверь со своими «сюрпризами». Ну, как ты, как твои дела?

– Дела отлично, папка! Неделю назад твой сын стал дипломированным кандидатом физматнаук и избран на должность старшего научного сотрудника.

– Утвердили, значит? Ну, поздравляю! Да что же ты и об этом не сообщил?

– Хотел лично тебя обрадовать.

– Бот чудачок! А на чем ты приехал? Или поезд так сильно опоздал?

– Да тут такое дело... – слегка покраснел Дмитрий. – Пришлось девушку одну проводить. Она тоже физик и такая симпатичная, знаешь. Ну, разговорились, то да се...

– Ладно, раздевайся, проходи. Есть, наверное, хочешь?

– Это – потом! –Дмитрий сбросил плащ, прошел в гостиную. – И как же давно я не видел этих комнатушек! А это кто? – взял он со стола фотографию в рамке.

– А это... очень хорошая моя знакомая, врач Тропинина. Я познакомлю тебя с ней.

– Гм... Если оригинал соответствует фото...

– Да, Татьяна Аркадьевна замечательная женщина. Во всех отношениях. Я надеюсь, она понравится тебе.

– А это? Ты занялся физикой? – удивился Дмитрий, беря с кушетки раскрытую книгу.

– Немного. Заинтересовался радиоактивным распадом. И столько здесь, оказывается, еще неясного, таинственного..,

– Неясного – да. Но таинственного... Сейчас это не звучит.

– Жаль, что не звучит.

– А ты что, все еще хочешь видеть жизнь в ореоле таинственности? В твои годы?!

– Да, мне уже шестьдесят. И тем не менее я готов повторить вслед за Эйнштейном... Как это у него? Вот, я Даже записал: «Самое прекрасное и глубокое переживание, выпадающее на долю человека, – это ощущение таинственности окружающего мира, тот, кто не испытал этого ощущения, кажется мне если не мертвецом, то во всяком случае – слепым»

– Это сказал Альберт Эйнштейн?!

– Да, Альберт Эйнштейн, ваш коллега, и не из числа последних как будто.

– Значит, ты и до Эйнштейна добрался? Ну, папка, сегодня ты мне положительно нравишься! И твой спортивный вид, и Эйнштейн, и эта... Тропинина, – он снова взял со стола фотографию. – Гм... Неужели и в жизни бывают такие умные женские лица?.. А ты иди, иди! Горы любят дисциплинированных. Все равно мне еще надо помыться, побриться...

– Ну что ты! Столько времени не виделись...

– Насмотримся еще, впереди целый месяц. Да и се-, годня – вся ночь наша. Иди, проветрись!

– Ну, разве на полчасика. Ты тут все найдешь?

– Не беспокойся.

2