Именем человечества

– Да, это так. А вот ваше собственное сердце... Андрей Николаевич, зайдите как-нибудь на досуге ко мне в кабинет, я обследую вас.

– Спасибо. Но меня уже столько раз обследовали...

– Я не задержу вас долго. И потом – главному врачу следует знать, как работают его подчиненные.

– Даже на собственной шкуре?

– По крайней мере – на собственном сердце. – Тропинина снова улыбнулась и вышла так же стремительно, как вошла.

Зорин застегнул рубашку, мельком взглянул на склоненные к самому окну ветки цветущего терна, перевел глаза на только что закрывшуюся дверь. По груди все еще бежал холодок, оставленный руками этой удивительной женщины.

– Невероятно... – он встал, прошелся по кабинету. Его по-прежнему не покидало чувство поразительной легкости и какой-то щемящей душевной приподнятости. Кажется, так уже было когда-то. Давно-давно...

2

Через два дня он уже посмеивался над этим «милым происшествием». Но когда ему пришлось проходить мимо кабинета молодого врача, он невольно замедлил шаги. И в тот же миг дверь, словно по волшебству, раскрылась. Перед ним стояла Тропинина.

– Я жду вас, Андрей Николаевич, – сказала она, будто продолжая недавно начатый разговор. – Кстати, сейчас я свободна. Заходите, пожалуйста.

Пришлось зайти. Впрочем, что тут особенного. Он действительно обязан знать, как работают его подчиненные. А у Тропининой и таблички с часами приема на дверях не видно, и стулья без белых чехлов.

Но не успел он сделать эти первые замечания, как Тропинина мягко, но решительно произнесла:

– Раздевайтесь, Андрей Николаевич!

– Вы что, серьезно собираетесь меня обследовать? – деланно рассмеялся Зорин. – Может, и данные анализов потребуете, и на рентген пошлете?

– Нет, я только послушаю ваше сердце. Сядьте вот сюда, снимите халат и расстегните рубашку.

Он пожал плечами, но повиновался. Тропинина откинула свои волосы и приложила к его груди ухо.

– Дышать или не дышать? – продолжал Зорин в шутливом тоне.

Она молча продолжала слушать. Потом поднялась, медленно прошлась по кабинету, обратила к нему явно озабоченное лицо:

– Вы не откажетесь принять пять-семь сеансов по моей собственной методике?

Он откровенно усмехнулся:

– Я начал лечить свое сердце, уважаемая Татьяна Аркадьевна, по самым разным методикам, когда вы еще только-только начинали ходить. А сейчас... Мы оба с вами врачи и оба понимаем, что медицина – увы! – не всесильна.

– В таком случае я просто настаиваю на своем предложении. Нет-нет, не возражайте! Сейчас и начнем. Разденьтесь до пояса и лягте вот сюда, на кушетку.

Тропинина раскрыла небольшую металлическую коробочку и, обмакнув в нее ватный тампон, тщательно припудрила руки каким-то белым порошком.

– Что это, если не секрет? – поинтересовался Зорин.

– Для вас – не секрет. Это самый обычный тальк с небольшой примесью солей радия,

– Солей радия?!

– Не бойтесь, примесь настолько ничтожна, что ваш организм ее даже не почувствует. Радий необходим для возбуждения моих биотоков.

– Так вот как вы собираетесь меня лечить?.. Любопытно... А для вас это не опасно?

– Для меня это не опасно, – коротко ответила Тропинина. Она склонилась над ним и, как в прошлый раз, начала осторожно, едва касаясь ладонями кожи, поглаживать область сердца. Руки ее все время оставались прохладными. Но Зорин не мог отделаться от ощущения, что с них стекают какие-то слабые щекочущие токи.

Наконец она выпрямилась:

– Все. Послезавтра, в среду, я приглашаю вас в это же время на следующий сеанс.

Он поднял на нее глаза. Лицо Тропининой было сосредоточенным и строгим, как подобает быть лицу врача. Но это почему-то задело Зорина:

– Благодарю вас, доктор.

– На доброе здоровье. И, пожалуйста, не забывайте, что вы не только врач, но и просто человек. Я слышала, вы совсем не бываете на воздухе... Разве эти горные тропинки не для вас? – кивнула она на проглядывающие сквозь листву парка красноватые кручи.

Теперь в ее голосе слышалось нечто большее, чем сухая врачебная этика, и в душе Зорина вновь затеплился огонек давно забытого чувства. Он с трудом оторвал взгляд от ее лучистых глаз:

– Спасибо, Татьяна Аркадьевна. Я действительно засиделся в четырех стенах. Но эти горные тропинки... Скажу вам честно, в последнее время я стал побаиваться их.

– Придется забыть эти страхи. Впрочем, скоро вы сами убедитесь в этом, – добавила она все с той же загадочной улыбкой.

– Если бы так...

– А иначе что стоила бы моя методика. Всего доброго, Андрей Николаевич.

Он вышел в коридор и в растерянности направился в сторону солярия, откуда только что пришел. В голове его был полнейший сумбур.

Что это, в самом деле: шарлатанство, игра в оригинальность или самый обыкновенный розыгрыш? Но он давно не чувствовал себя таким сильным и бодрым, а грудь словно продули мощным вентилятором – так легко и свободно теперь дышалось.