Именем человечества

– Да разве я... Я и не думал ничего, честное слово! Просто насчет авансов... За что, дескать, их получал... А что касается отработки... Так разве я отказываюсь! Все-все для тебя сделаю. И докторшу эту... Никуда она не уйдет. Костьми лягу, а выслежу, как Степан передаст ей максимово добро, зубами вырву у них и диск и все, что

там еще будет.

– Вот так-то лучше, – усмехнулся Чалый, опуская револьвер.

– Знамо лучше. Чего нам с тобой делить, зачем въедаться в печенки друг другу? Встретились – разошлись. Мое старанье – твои деньги. Я тебя не знал и знать не буду. Ты обо мне не слышал и отродясь не вспомнишь.

Идет?

– Ну, нет! С другими бы, может, и пошло, с тобой –

не получится. Видел я, как ты на топор воззрился. Хорошую, видно, школу прошел там, в Понырях. Так что давай все честь по чести. Я вот заготовил бумагу – ты ее

подпиши.

– Что еще за бумагу?

– Так, пустяк – обязательство работать на нашу разведку.

– В шпионы, значить, вербуешь?

– Ну, до шпиона ты еще не дорос, а кое в чем твоя помощь понадобится. Вот ручка. Вот бумага. Подписывай!

– А если не подпишу?

– Подпишешь, что тебе остается делать. Мне ведь в случае чего даже «куда следует» идти не понадобится.

Просто позвоню, что разыскиваемый военный преступник Гнатюк Семен Еремеевич живет там-то и там-то. Тихо-спо-койно.

– А то и сам пристукнешь, так, что ли? – мрачно ус-: мехнулся Вырин.

– Ну, это в крайнем случае. Если ты опять к топору бросишься или еще как-нибудь попытаешься на тот свет меня спровадить.

Вырин с минуту помолчал:

– Ладно, давай, подпишу, хрен с тобой! Только на-: счет денег – как уговорились.

– Да получишь ты свои деньги, старый скупердяй, не беспокойся. Но чтоб больше никаких фокусов? Будешь делать только то, что я скажу. И все, что я скажу. Без всяких расспросов! Видеться теперь станем каждый день в ельнике, за гаражом леспромхоза, ровно в девять вечера. И чтобы Йи одна живая душа не заметила, как ты туда идешь. Все!

Чалый спрятал бумагу в карман и хлопнул дверью. Вырин вытер рукавом пот:

– Господи, только бы все это кончилось! Только бы пронесло!

4

Марья встретила ее с настороженным благодушием:

– Проходите, проходите, милости прошу! Вот сюда, в чистый угол. Молочка не угодно ли? Вы, поди, из кон торы или из этих... дачников?

Таня села к столу, откинула волосы:

– Вы, конечно, меня не узнаете, Мария Сидоровна. А ведь я лечила вас. И вас и детей ваших...

Марья вгляделась в лицо гостьи и вдруг с криком метнулась к двери:

– Чур меня, чур! Святые угодники!

– Да не пугайтесь, Мария Сидоровна! Я знаю, вы считали, что я умерла. Но это ошибка, всего лишь ошибка. Сделалось худо, потеряла сознание, ну и... Можете перекрестить меня, если хотите.

– Да? Можно? – она торопливо осенила гостью крестом, осторожно, все еще вздрагивая, присела к столу:

– Да как же, ведь все говорили, что схоронили вас.

– Мало ли бывает ошибок. Вот и дядю Степана чуть не зачислили в покойники.

– Не говорите! Как увидела я его там, в лесу, ну, думаю, преставился старик.

– Вот видите. Так и со мной.

Глаза Марьи потеплели:

– Уж вы простите меня, старую. Наслушалась я бабьих сказок. Вот и решила – нечистая сила ко мне пожаловала...

– Успокойтесь, Мария Сидоровна. А я к вам по делу.

Сейчас была в больнице, у дяди Степана.

– Ну, как он? Больно плохой, говорят.

– Да нет, поправляется понемногу. Теперь я лечу его.

– Дай бог, дай бог!

– К концу недели, возможно, он выпишется, придет домой. А там, я слышала, ужасный беспорядок.

– И-ии! Не приведи господь! Все вверх дном!

– Вот я и хотела немного прибрать у него. Вы не поможете мне?

– Как не помочь, конечно, помогу. Прямо сейчас и пойдемте. Я сама давно собиралась, да ведь то одно, то другое... – Марья взяла ведра, тряпки и повела Таню в соседний двор.

– Вот видите, что натворили лихие люди, – сказала она, отворяя дверь в избу Силкина. – И что искали? Что взять у старика? Не иначе, как малеевский клад до сих пор кому-то покоя не дает.

Но Таня не слушала ее. Едва ступив в избу, она в сильном волнении нажала пальцем на элемент связи, который был искусно закреплен у нее за ухом, под кожей, и, боясь поверить своему счастью, ясно услышала:

– Главный информаторий Ао Тэо Ларра приветствует вас. Назовите мысленно наш шифр, шифр командира корабля...

«Жив... Жив Максим...» – она в изнеможении опустилась на стул, тщетно стараясь сдержать хлынувшие слезы.

– Не плачьте, Татьяна Аркадьевна, сейчас все уберем. Я сама, как увидела в первый раз такой разгром, чуть не разревелась, Вот ведь лиходеи!

5

А уже через три дня они сидели за столом в чистой, аккуратно прибранной избе, где шумел самовар, пахло Душицей и медом, и Степан Силкин, только что вымывшийся в бане, одетый в свежее, тщательно проглаженное Таней белье, тянул пятую или шестую чашку чая, не выпуская из рук полотенца, которым непрерывно вытирал лицо и шею.

За окнами стемнело. Иван с Марьей, которые тоже наведались к выписавшемуся из больницы соседу, ушли к себе домой, самовар умолк. Силкин в последний раз обмахнулся полотенцем и перевернул чашку вверх дном: