Именем Ея Величества

Поручить Левенвольде? Напрасно колеблется матушка — барончик смышлён, обходителен, пора приобщить его к государственным заботам. Про себя же Данилыч решил — провалит.

— Дворянство бы не пронюхало… Удержит барон язык за зубами? Ты внушай ему!

Напустил азарта, горячился, обсуждая подробности секретной миссии. Обещал подыскать расторопных спутников, охрану.

— Повезёт же Софье, — промолвил благодушно, передохнув. — Вчера мужичка, сегодня графиня, завтра, смотришь, — герцогша. Тогда и мне окажи фавор.

Вскинула брови, ждёт. Расположенье доброе. Данилыч собрался с духом.

— Машку мою благослови!

— Изволь. За кого же?

Оживилась, в голосе ласка. Чует вину за собой. Данилыч, скрывая волнение, сказал:

— Коли угоден я тебе. Коли нужна моя служба… За царевича Машку.

Сердце подступило к горлу, билось отчаянно.

— Я рада, Александр.

Барьер перед сим прыжком представлялся высокий, — мало ли что ей взбредёт. Князь опешил даже. Запас аргументы, выстроил их, просились на язык.

— Матушка! Раб твой, благодарствую, слов нет! Авантаж для меня великий. И для тебя ведь…

Обязана усвоить — чем выше его престиж яко первого стража престола, тем ей, помазаннице, крепче на оном восседать. Возросшая власть Александра на благо, ибо позволит пресечь раздоры среди именитых, покарать заговорщиков, обуздать интриганов. Теперь, заручившись агреманом [170]её величества, он сообщит Рабутину. Вообще спешить с помолвкой не следует, акция серьёзная. Слух, правда, бродит уже, невесть кем пущенный, люди чешут языки. Что ж, тем проще выловить злоумышленников, а они вьются вокруг, норовят ужалить. Тьфу, гады ползучие! Ну, поплатятся…

— Эй, Александр! — прервала царица. — Младшая твоя… Тоже невеста. Ты думал?

«При столе был фельдмаршал Михаил Голицын…»

Армия его зимует в украинских куренях, он по обыкновению в столице. Коренастый, в тяжёлых ботфортах, он всё же набрался лоска, реверансы с польскими припаданиями отшаркивал перед Дарьей, Варварой. Дар поднёс экстраординарный — ларец киевской работы, окованный фигурным серебром с яхонтами. Неспроста… Начал робко и будто обжигаясь словами — просит дочь ясновельможного князя Александру за своего сына.

Дарья растрогалась, пустила слезу. Данилыч напомнил, что старшая ещё на выданье. Обещать Александру готовы, но предварительно, сроки в руце Вседержителя. Фельдмаршалу довольно сего, счастлив получить обещание.

— Я в пертурбации был, — сказал он откровенно. — Опоздал, поди, проворонил… Иностранный принц, поди, на примете.

— Обойдёмся, — бросил князь, покривившись. — Обойдёмся без принцев.

— Истинно, батюшка.

Дарье досталось потом за слезу.

— Ох, разуважил Голицын. Бова-королевич… В ножки пасть ему? Я обиды чинить не хочу, потому и обещал Александру, а то бы… Лукавец он. Как им, лордам запечным, милости добывать? Через меня только.

Домашним наказано — всякую почесть принимать как должное. Род голицынский при царе Горохе зачался, да что с того? Выше тот, кто сильнее. Тот, кого Пётр Великий призвал нести гераклово бремя обязанностей государственных. Знатность мерил годностью.

Палате лордов уподобляет Димитрий Голицын Верховный тайный совет. Данилыч иронизирует — похоже, да не совсем. У него-то власти побольше, чем у короля Георга, ибо действует именем самодержицы. Внемлите и покоряйтесь!

Царица на Совете отсутствует, Карл Фридрих почти безгласен, интерес к делам теряет. Князь же — здоровый или больной, в стужу или в распутицу — собрание не пропустит. Мало ли чего начудят без него вельможи! Капризы, фантазии амазонки он единственный умеет обуздать, внушить решение здравое. Приносит заготовленные указы, Екатерина подписывает.

Подушная подать снижена на одну треть. Царица сперва тревожилась — хватит ли денег на войско. Александр обрисовал бедственное положение крестьянства, растрогал её. Нельзя же губить кормильцев. Убыль в казне возместят торги, мануфактуры.

С вельможами спорить труднее.

Северное купечество стонет — коммерция через Архангельск худая. Требуют тех же льгот, которые даны их собратьям в Петербурге, русским и иностранным. И верно — предпочтение царскому «парадизу», на первых порах благое, ныне устарело. Но боярская толща упряма. Купцы её мало заботят. А ворота в столичном порту открываются шире — для товаров помещичьих.

Дебаты шумные — по поводу монополий, введённых государем. Большинство требует отменить, князь не против, препоны стесняют приватное начинание. Но бояре норовят обставить так, чтобы львиную долю выгод — вотчинникам. Коммерсанту, заводчику — несть числа добрых советов, пожеланий — и ни рубля субсидии. Авантаж горожанам, хоть копеечный, ох тяжело получить! Экономия нужна, но разумная, дабы курица, несущая золотые яйца, не тощала. Вон сколько ещё дармоедов в разных конторах бумагу зря переводят.

Армия на голодном пайке, денег ждёт месяцами. Некоторым вельможам кажется — офицеры слишком богато живут. Светлейший возражает устно и письменно.