Именем Республики

Беспокойны мальчишечьи думы, распаляется от них душа жгучим желанием сделать что-то такое, чтобы взрослые ахнули и сказали: «Вот это да!»

Уснуло село. Даже собаки перестали тявкать. Тишина. Только земляные сверчки строчат и строчат, заливаются трелью. В ушах стоит неумолкающий легкий звон.

Пантушка не доверяет тишине, она кажется ему обманчивой. Подчиняясь внутреннему зову, он сел, прислушался: спят ли в сенях отец с матерью, нащупал под соломенной подушкой свой пистолет, спустился с телеги и проскользнул в задние, гуменные ворота. Бесшумно ступая босыми ногами, он пробрался гумнами к дому Тимофея, остановился у окошка, наполовину задернутого кисейной занавеской. На столе у лавочника горела свеча, воткнутая в горлышко бутылки, стоял самовар. Тимофей утирал полотенцем лицо, а жена его пила чай с блюдца.

Затаив дыхание, Пантушка ждал, что вот-вот выйдет к столу незнакомец, который убил комсомольца, рассядется пить чай. Тогда Пантушка сбегает за председателем сельсовета, за отцом, и Тимофеева гостя схватят. Пантушка считал, что скрываться врагу негде, кроме как у Тимофея — самого богатого человека в селе.

Время шло, а за столом Тимофея никто не появлялся.

«Сначала сами почаевничают, — подумал Пантушка, — а потом отнесут поесть ему. Он где-нибудь в подполье либо в амбаре. Мало ли места у Тимофея!»

Лавочник напился чаю, опрокинул чашку вверх дном, перекрестился на икону, что-то сказал жене и вышел из горницы. Потом и жена кончила чаепитие, задула свечу.

Пантушка прислушивался. Не заскрипят ли ступени в подполье, не протопают ли ноги по двору, не загремит ли амбарный засов? Нет, ничто не нарушило мертвой тишины в доме лавочника. Досада болью отозвалась в душе Пантушки. Стоило подглядывать ради того, чтобы увидеть, как два человека пьют чай!

Он уныло поплелся домой.

* * *

Все чаще Пантушка воображал себя взрослым, почти таким, как Стародубцев. И серьезные дела стали интересовать его больше, чем детские забавы. Пистолет был испробован, и это придало Пантушке новую силу и смелость. Теперь бы в самый раз ему отправиться к богачам и потребовать сдать государству хлеб, золотые деньги, как это делали председатель сельсовета и приезжие из волости. Только почему-то они ничего не брали у попа. «Жалели, что ли? — недоумевал Пантушка. — Наверно, не знали, что у попа много всяких запасов».

С языка Пантушки слетали слова, слышанные от взрослых: «наложить контрибуцию», «конфисковать». Чудные слова! Но их Пантушка прекрасно понимал: взять у богачей лишний хлеб, скот, деньги.

Вспоминалось, как еще осенью отец с другими бедняками ходил по домам богачей и говорил: «Комитет бедноты подсчитал, у кого сколько хлеба. Излишки надо сдать государству завтра». Если кулаки не сдавали хлеб, то Трофим вместе с председателем сельсовета брали в понятые трех-четырех бедняков и заставляли кулаков открывать амбары. Большей частью амбары оказывались пустыми. Тогда начинали искать спрятанное зерно и нередко находили его в ямах под навесами, на гумнах и огородах.

Одну такую яму нашли у Тимофея на ободворице[6], под ометом соломы. Когда откинули солому, показалась свежеископанная земля. Трофим ткнул в землю железным прутом, и все услышали глухой стук.

— Доски... — сказал Трофим. — Давай копать!

Стали орудовать лопатами и скоро обнаружили дощатый настил. Под ним лежали мешки с зерном.

— Ну, что ты скажешь? — спросил Бабин Тимофея.

— Ничего не знаю, — не моргнув глазом, ответил лавочник.

— Не ты прятал зерно?

— Не я.

— И хлеб не твой?

— Не знаю, чей.

— Мешки-то твои?

— Мало ли в селе одинаковых мешков... Я ничего не знаю, — Тимофей начинал уже сердиться, и ему с трудом удавалось сохранить внешнее спокойствие. — Кто-то захотел напакостить мне, спрятал хлеб на моей усадьбе.

Мужики расхохотались. А Тимофей надвинул картуз на глаза и пошел домой.

Из ямы было выгружено двадцать пятипудовых мешков...

Вспоминались Пантушке и другие случаи, когда ямы с хлебом находили в полях и в лесу.

«Кулаки прятали хлеб тайно, а все-таки его находили», — мысленно заключил он.

Пантушку удивляло, что Стародубцев ходит весь увешанный оружием, а не может заставить отца Павла указать, где спрятаны церковные ценности. На следователя Пантушка не надеялся: человек он малорослый, худой, в очках и без оружия.

И вот стало известно, что следователь напал на след.

Жители Успенского рассказывали друг другу о том, как следователь рассматривал иконы в увеличительное стекло, расшивал книгу, в которую была записана церковная утварь, разглядывал листы на свет.

Известно было также и то, что священник и церковный староста виновными себя не признали. Тогда по распоряжению следователя Стародубцев повез их в волость, в арестантскую.

После этих событий Пантушка уже не мог заниматься таким незначительным делом, как рыбная ловля.

— Яшка! — обратился он как-то к товарищу. — Давай искать клад.

— Какой?

— Только, чур... никому ни слова.

Они сидели на лавочке у ворот, болтая босыми ногами. Пантушка посмотрел по сторонам — не слышит ли кто их — и, понизив голос, прошептал: