Именем закона

— Только будьте осторожны… — предупредил он.

Я не раз участвовал в наступлении. Все начиналось обычно на рассвете с того, что в небо взлетали ракеты и сразу же вступала в бой артиллерия. Пушки и минометы взламывали передний край обороны врага, уничтожали его огневые точки, деморализовали солдат противника, самолеты сбрасывали сотни авиабомб, а когда начинало рассветать, шли вперед пехота и танки: в светлую пору командиру легче управлять боем.

Но не так все началось 16 апреля… Берзарин, видимо из предосторожности, сказал о начале наступления на Берлин, не уточнив часа. Но по всему, что мы видели на плацдарме, по той затаенной тишине и настороженности, по тому, что не спал ни один красноармеец и офицер, и я, и Павленко понимали: вот-вот этот час грянет. Усевшись за бруствером глубоко прорытого хода, соединенного с несколькими хорошо оборудованными землянками, мы сидели молча и думали каждый о своем. Ночь была тихой, весенней, такой же, как в моей Семеновке на Черниговщине, где я родился и вырос. Ласковое небо, пряный запах луговых трав и только изредка вспыхивающие ракеты напоминали, что это военная, фронтовая ночь.

Интересно, о чем думает сейчас Гитлер? Помнит ли он свою директиву о порядке захвата Москвы и обращении с ее населением, где он людоедски вещал: «Капитуляция Москвы не должна быть принята… Совершенно безответственным было бы рисковать жизнью немецких солдат для спасения русских городов от пожаров или кормить их население за счет Германии»[10]. Как все повернулось! Я никак не мог припомнить еще одну гитлеровскую директиву о Москве. О ней подробно говорил в трибунале привлеченный к суду полковник СС.

— Павел Петрович, — обратился я к Павленко, — вы не помните фамилию того эсэсовца, который излагал директиву Гитлера о затоплении Москвы?

Павленко повернулся ко мне, чтобы ответить, и в эту секунду небо озарилось сотнями разноцветных ракет. Мы не сразу сообразили, что это и есть начало. Многотысячный орудийный залп потряс и разорвал ночную тишину. Зловеще свистя и воя, летели в сторону противника снаряды. Мы укрылись в блиндаже и припали к амбразурам. Огонь бушевал вдоль всей линии фашистской обороны. Первое время, по-видимому ошеломленные нашим ударом, гитлеровцы молчали. Но вот где-то далеко раздался глухой ответный залп, и над головой прошелестел вражеский снаряд, затем второй, третий, и теперь море огня бушевало уже на нашей стороне. На одну секунду показалось, что артиллерия противника сильнее нашей, что она плотным огнем накрыла весь плацдарм. Но вот дружно взвизгнули наши «катюши». И сразу же тысячи молний пронзили небо — и словно гром зарокотал у окопов противника.

Взглянул на часы. Пять минут шестого. Прошло всего пять минут. Немецкая артиллерия замолчала, словно ее придавили, и только где-то далеко, у самого Кюстрина, рвались тяжелые вражеские снаряды, посланные, видимо, из глубокого тыла.

— Что это?! — вскрикнул Павленко, показывая в сторону противника.

Передний край немецкой обороны озарился ослепительно ярким светом. На стороне противника четко вырисовывалась каждая былинка, каждый завиток проволочного заграждения.

Только потом я узнал о военной хитрости, примененной штабом маршала Г. К. Жукова. 143 прожектора выставила фронтовая прожекторная рота и 5-й корпус ПВО. Некоторые осветители стояли буквально под носом у противника и свои ослепительные лучи посылали на глубину до пяти километров. Захваченные в плен немецкие солдаты и офицеры с ужасом рассказывали нам, как на них подействовал свет. Их не столько поразило ослепление, сколько неожиданность, загадочность нашей затеи. Пленный командир взвода вермахта потом показал:

— Дело не в ослеплении. Я, например, был ошарашен… Я был уверен, что русские применили таинственные лучи, сжигающие живую силу, технику, укрепления. Когда солдаты моего взвода бросились из окопов, я в страхе устремился за ними.

…С тяжелыми боями советские войска продвигались к Берлину. Гитлеровское командование предпринимало все меры, чтобы сорвать наступление Красной Армии и отстоять столицу рейха. 21 апреля мы уже стояли у стен Берлина. Он был затянут густой, багровой, зловещей дымной завесой. Горели заводы, вокзалы, дома. В этот день 5-я ударная с приданными частями 12-го гвардейского танкового корпуса завершила прорыв внутреннего берлинского оборонительного обвода на участке Хоэншонхаузен, Марцан, Вульгартен и ворвалась на северо-восточные окраины Берлина.

День 23 апреля был очень трудным. Армия уже вела бои на подступах к правительственным кварталам. Я же с оперативной группой «Смерш» третьи сутки почти без сна и отдыха работал в двадцати километрах от Берлина в фильтрационном пункте. Около трех тысяч военнопленных и, вероятно, столько же советских женщин, детей и подростков ждали решения своей судьбы. Эти пункты были созданы по решению Военного совета фронта. Их назначение — помочь тысячам советских людей, вчерашним узникам лагерей, военнопленным и насильно угнанным в фашистскую Германию, как можно скорее вернуться на Родину.