Именем закона

— Подойдите к столу, — сказал я, — перед вами сфотографированная, воспроизведенная обстановка аварии, подумайте, что вы упустили, что могли бы сделать, чтобы такого не случилось.

Он долго и внимательно смотрел на фотосхему, зашел слева, потом справа и, наконец, сказал:

— Вероятно, все же что-то мог, но вот что, не приложу ума… Меня расстреляют?

— Нет, вас не расстреляют. Мы не видим вашей вины. Мы вас освобождаем. Осмотрите свою машину, если она исправна, забирайте ее и во всю прыть догоняйте свою колонну. Мы уже вызвали вашего старшину, который вас сопроводит. — Водитель молчал. Мне показалось, что ему стало плохо. Я спросил: — Вам плохо? — Он продолжал молчать. — Вы меня поняли?

— Понять понял, товарищ полковник, а верить — не верю…

Я подал ему постановление, попросил внимательно прочитать и подписать. Видно, что он читал машинально, не понимая смысла написанного. Я взял постановление и стал читать медленно, поясняя отдельные места. Подследственный сидел положив руки на стол, низко опустив голову, ни разу не взглянув на меня. Я подал ему постановление и спросил:

— Теперь все понятно?

— Понятно-то понятно… и правда написана, спасибо всем, а все же, товарищ прокурор, горько мне, знали б вы, как горько!..

— Верю.

— Могу я вас о чем-нибудь просить?

— Конечно, пожалуйста.

— Детьми клянусь, если бы можно было подставить голову и спасти Берзарина, я бы сделал так… А просьба такая: наша Победа и Берзарин — это все вместе никогда не забудется… Как же я смогу жить, если его смерть и моя фамилия будут идти рядом? Вот представьте: вернусь с войны, приду на завод. С почетом встретят меня как фронтовика, а я скажу: «А Берзарина, Героя Советского Союза, генерал-полковника, первого советского коменданта Берлина, убила моя машина, и за рулем был я».

Понимая горечь и боль человека, который хотя и ни в чем не повинен, но причастен к смерти командарма, я пообещал ему нигде и никогда не упоминать его имени…

* * *

…Гроб с телом Берзарина через весь аэродром несли генералы. Пройдя сто — сто пятьдесят шагов, они менялись, давая возможность каждому подпереть плечом гроб и проявить глубокое уважение к погибшему собрату-воину. За генералами молча, скорбно опустив головы, шли офицеры 5-й ударной армии и берлинской комендатуры, а несколько поодаль — немцы. Их тоже было много. Шагали они сосредоточенно, держа на полусогнутой левой руке высокие атласные цилиндры, все в черном. Среди них немало тех, кто хмуро и нелюдимо держал себя на первой встрече деловых людей Берлина, а также недавно избранных членов послевоенного магистрата. В третьем ряду, опустив на грудь голову, шел тот самый человек, который тогда на совещании недоверчиво спросил у Берзарина: «Я хочу узнать у господина коменданта, чем мы будем отоваривать карточки — все склады в Берлине пусты?» В магистрате ему и поручили ведать снабжением населения. В руках вместо цилиндра он держал небольшой букетик пушистых ярко-красных гвоздик. Немцев никто не приглашал на эту траурную процессию. Но олух о гибели Берзарина разнесся мгновенно, и они пришли проститься с тем, кто за пятьдесят три тяжелых военных и послевоенных дня столько сделал для голодных, смертельно перепуганных геббельсовской пропагандой и уличными боями, брошенных своим правительством на произвол судьбы берлинцев. То, что делал Н. Э. Берзарин, им казалось непостижимым, фантастичным, не вяжущимся с их представлением о большевиках. Позже они же, немцы, чтобы увековечить память о Н. Э. Берзарине, назовут городскую площадь Петерсбургерплатц и улицу Петербургерштрассе его именем.

…Самолет с телом командарма сделал несколько прощальных кругов над Берлином и взял курс на Москву.

Межсоюзническая комендатура

Новым комендантом Берлина и командармом 5-й ударной был назначен генерал-полковник А. В. Горбатов. А вскоре сменился и член Военного совета армии — прибыл генерал-лейтенант А. В. Щелаковский. Генерал-лейтенант Ф. Е. Боков ушел с повышением на должность члена Военного совета формирующейся Советской военной администрации в Германии (СВАГ), которую возглавил Маршал Советского Союза Г. К. Жуков. Нам, юристам, особенно было грустно расставаться с Федором Ефимовичем — замечательным политработником и большой души человеком. Он проявлял удивительный такт и внимание в отношениях с органами юстиции. Мы знали, что в любое время для нас открыты двери Военного совета и, главное, что всегда получим там дельный совет и поддержку. Принципиальность генерала Ф. Е. Бокова, партийный подход к решению любых вопросов был примером для всех нас.