Именем закона

Рейлан сказал, что это очень мило, цветы делают комнату… они делали эту комнату веселой. Миссис Ганз сказала, что цветы приносят каждую неделю все то время, что она находится здесь. Рейлан не спросил, как это удавалось делать Уоррену Ганзу, давно уже покойному. Он подошел, чтобы понюхать розы, продемонстрировать хоть какой-то интерес, и бросил взгляд на фотографии в рамках. На всех была изображена одна и та же женщина: миссис Ганз в разные годы в больших шляпах. Миссис Ганз в большой шляпе возле «роллс-ройса» старой модели с каким-то мужчиной и маленьким мальчиком. В большой летней соломенной шляпе с цветами в руках. Рейлан сразу вспомнил о ее заросших владениях и хотел спросить, не наняла ли она садовника, но тут старушка спросила:

— Не будете ли вы любезны поговорить с ними?

Он повернулся:

— Поговорить с кем?

— Я больше не выдерживаю. Не скажете ли вы им, чтобы они прекратили это?

Он не мог не чувствовать жалости к связанной несчастной старой женщине в кудрявом парике.

— Вы говорите, что звонили в полицию?

— Ежедневно. Сначала дело было в моем нижнем белье. Я спрашивала Викторию, спрашивала Луизу, спрашивала Аду: «Что произошло с моим нижним бельем?» А они утверждали, что я все выдумываю. Я спрятала нижнее белье под кровать, завернула его в газету. Они его нашли. Они украли мое белье, мои хорошие туфли, красивую брошь, которую мне подарила моя бабушка, когда я была маленькой, все полотенца, которые я привезла из дома, мое фортепиано…

— Ваше фортепиано, — сказал Рейлан. — Оно было здесь?

— Вот здесь, у окна. Через окно они его и вытащили. Мои здешние друзья приходили ко мне обычно каждый день и просили поиграть. Больше всего они любили «Зов индейской любви» и «Роз-Мари». У меня и пластинки есть. «О, Роз-Мари, люблю вас…» Я задремала, а когда проснулась, не могла поверить. Двое цветных мужчин, как я понимаю, с Ямайки, пихали фортепиано в окно. Я сказала: «Немедленно поставьте его на место». Они не обратили никакого внимания. О, я была в ярости. Я возмутилась. Я сказала: «Неужели никто не видит их? Мой бог, они шествовали с моим фортепиано по Флэглер-авеню средь бела дня». Ни один человек здесь ничего мне не ответил, но ясно, что они знали об этом.

Рейлан кивнул:

— Кстати, миссис Ганз, вы действительно наняли человека, чтобы он занимался садовыми работами?

— Что-то происходит, — прошептала старушка, — и я думаю, что за всем этим стоит Виктория. Это еще одна с Ямайки.

— Я поговорю с ней, — пообещал Рейлан.

— Правда? Я буду вам очень признательна. — Глаза миссис Ганз светились надеждой. — Если она будет отпираться, скажите ей, что она чертова лживая негритянка.

Рейлан спросил Викторию насчет садовника, то ли кубинца, то ли пуэрториканца, который якобы приходил к миссис Ганз за деньгами.

— Это она вам сказала?

— Садовник сказал.

— Я видела похожего человека, который приходил к ней на прошлой неделе, но сама с ним не разговаривала. Когда-то сюда действительно приходили люди, с которыми она рассчитывалась. Водопроводчик, еще один, который занимался кондиционером. Больше никто.

— Она когда-нибудь ездит домой?

— Раньше ездила, когда только поступила. Уезжала на несколько дней.

— Она утверждает, что какие-то парни украли ее фортепиано.

— Да, а еще нижнее белье и обувь. Она впадает в ярость, если ей не верят. Когда я к ней вхожу, она иногда пытается ударить меня палкой, обзывает такими словами, которые я не могу повторить. Понимаете, у нее никогда не было здесь никакого фортепиано. Розы? Она присылает их себе сама, две сотни долларов, постоянный заказ. Они должны писать на открытке: «С любовью от Уоррена».

— Как будто бы от мужа, — кивнул Рейлан. — Я так и думал.

— Не мужа, — возразила Виктория. — Речь идет о ее сыне, Чипе. Но в это так же трудно поверить, как и в то, что розы ей присылает покойный муж. Чип не потратил и десяти центов на свою мать. Вы знакомы с Чипом?

— Еще нет, — ответил Рейлан. — Расскажите мне о нем.

14

Уже стемнело, но они не зажигали в доме свет — нигде, кроме кабинета, в котором не было окон. Когда Бобби Део вошел в дом, он спросил Луиса:

— Ты видишь его?

Луис, сидевший на софе рядом с дробовиком, выпрямился:

— Он вернулся?

— По-тихому на этот раз, не включая фар.

— Черт, ничего не заметил, — огорчился Луис. — Даже когда изображение было во весь экран. Ни черта же нельзя увидеть ночью с этой паршивенькой камерой, даже при корректировке. Он выходил?

— Подходил к дому, заглядывал в окна. Все осмотрел. Пошел за дом, оглядел бассейн, гараж…

— Ты поставил туда свою машину.

— Да, и он ее увидел. Наверняка захочет узнать, почему она там оказалась ночью.

— Если он опять вернется, ты объяснишь ему, что ты сторож. — Луис задумался. — Да, этот пижон заглядывает в окна, видит, что мебель отсутствует, видит запущенный бассейн… Ты понимаешь, к чему я клоню? Пижон может подумать, что тут никто не живет.

— Да, но там моя машина.