Именем закона

— Говорил ли вам когда-нибудь ваш приятель, что у него есть «секрет», как уклониться от передовой? Припомните...

Первозванцев, заметно удивленный вопросом, подумал немного и кивнул:

— Было такое.

— Конкретно.

— Да чепуха все это. Когда фрицы наступали, везде разбрасывали листовки-пропуска. Призывали, чтобы наши сдавались в плен, обещая сытую жизнь. Тем же, кто не хотел сдаваться, советовали калечить себя и уходить с передовой. Когда нас оккупировали, такие листовки валялись пачками. Мы их употребляли на курево. В запасном такую листовку я видел у К.

— При каких обстоятельствах? Подробнее, пожалуйста.

— Как-то меня и его послали в тыл. По дороге мы попали под миномётный обстрел. Отлежались в канаве. Когда поднялись, я удивился: у него физиономию будто мелом обсыпало. Я спросил: «Перепугался?» А он говорит: «Чуть не напустил в штаны». Мне было жалко его... В тот день я и узнал про этот будущий дурацкий род, а также про листовку. В ней фрицы поучали, как прострелить руку или покалечить ногу, чтобы тебя не разоблачили и комиссовали по ранению. Было в листовке и о том, как сделать, чтобы у тебя что-то вроде дизентерии появилось. Я пожурил его, сказал, что нельзя такие листовки хранить...

— Где же эта листовка?

— Мы её раскурили.

— Он не говорил, что хотел бы воспользоваться этими советами?

— Нет... Но когда уходил на передовую, сказал: «Вот и пришёл мой час, и ничто мне не поможет, даже мой «секрет». Я вспомнил про листовку и сказал ему: «Только не дури...»

— Почему вы о листовке не доложили командиру?

— А что я — доносчик? Парень бумажку подобрал по глупости, мы её раскурили, посмеялись — и шабаш. Какой прок в доносе? Жалею, что не со мной он попал на передовую. Я так понял, что его кто-то должен обязательно поддерживать...

Когда был подписан протокол допроса и следователь поблагодарил Первозванцева за беседу, пожелал ему мужества в бою и победы, красноармеец спросил:

— Мой приятель что-нибудь натворил?

— Разбираемся, — неопределённо ответил Дыбенко.

— Значит, всё-таки надломился, — сделал вывод Первозванцев.

...Заканчивались вторые сутки следствия, нас торопило командование дивизии, поступил запрос от прокурора армии, а мы ничего ещё не могли сказать определённого.

— Что будем делать дальше? — задал я вопрос всем троим следователям.

— Хорошо бы, — сказал Кулешов, — получить заключение эксперта, касающееся крови на топорище. Хотя бы узнать её группу.

— Да, это необходимо, — поддержал Кулешова Дыбенко. — Кроме того, на топорище остались следы пальцев. Но дактилоскопическую экспертизу в наших условиях не провести... А посылать в Москву — это целый месяц.

— А может, допросить без всяких экспертиз, — предложил Бачуринский. — Авось и так признается.

— Ну и что? — возразил Дыбенко. — На следствии признается, а на суде откажется...

Я тоже, конечно, не мог поддержать Бачуринского.

— Вы, Василий Михайлович, — упрекнул я его, — забыли, что наша обязанность — собрать неопровержимые, объективные доказательства виновности подследственного, а не получить признание. При этом не подследственный должен доказывать свою невиновность, а мы. В этом и заключается суть деятельности советской прокуратуры — и военной, и гражданской... Из этого мы и будем всегда исходить в нашей работе...

Я был начинающим прокурором, и хотелось, чтобы подчинённые знали о моем отношении к следствию и прокурорскому надзору. К сожалению, в то время хотя и редко, но ещё встречались юристы, которые считали главным доказательством вины подсудимого его признание... Конечно, признание облегчает изобличение преступника, но само по себе, не подтверждённое другими объективными доказательствами, имеет невысокую процессуальную цену, а главное — может привести к серьёзным ошибкам.

— Кто из вас хорошо снимает отпечатки пальцев? — спросил я.

— Все умеем, — ответил Дыбенко.

— Тогда примем такое решение: Бачуринский сегодня же выедет в Валдай, в прокуратуру фронта. Если там нет экспертов, незамедлительно отправляется в Москву и там проводит экспертизу. На все дадим ему двое суток. Кулешов сейчас же организует взятие крови у подозреваемого и договаривается, чтобы врачи, не затягивая, определили её группу и дали все, что необходимо экспертам. Он же снимет отпечатки пальцев подозреваемого. Дыбенко готовит постановления на все экспертизы и продолжает вести следствие на месте. На сборы — три часа...

Это решение я доложил прокурору 53-й армии военюристу 1 ранга П. П. Рогинцу. Он его одобрил.

В. М. Бачуринский вернулся на третьи сутки. В прокуратуре фронта ему помогли добраться попутными самолётами до Москвы и обратно. Эксперты установили, что отпечатки пальцев, обнаруженные на топорище, оставлены рядовым К.

Подозреваемого мы допрашивали вдвоём с Дыбенко. Мы попросили ещё раз припомнить обстоятельства ранения. Когда допрашиваемый стал повторять версию о своём пути движения, я, перебив его, спросил:

— Вы по пути заходили в сарай, где стоит кухня медсанбата?

К. взглянул на меня, затем на Дыбенко и растерянно ответил:

— Не помню. — Помолчав две-три секунды, он спохватился: — А почему вы задаёте такой вопрос?