Именем закона. Сборник № 2

Возвращались пешком: машину вызвали по рации в управление и передали в распоряжение уголовного розыска — там закрутилась какая-то серьезная и хлопотная работа. Уже стемнело. Вечер был тихим и теплым. Уходящее лето отдавало последние свои щедроты. Ходить по пустым улицам такими вечерами покойно и приятно, поэтому ни Сокольников, ни Демченко не сделали попытки прокатиться на трамвае. Они просто пошли уютными переулочками, в которых и в дневное время почти никого не встретишь.

— Дрянное дело, — нарушил молчание Демченко и сплюнул: — Дуры бабы, подберут невесть кого, потом всю жизнь так расхлебывают.

— Неужели до суда действительно дойдет, Михаил Федорович?

— Это уж как твой приятель Трошин повернет. Да еще Гайдаленок. Хотя по сути, как ни крути, итог один. Монеты она продавала? Продавала. Показания есть, доказательства мы сегодня изъяли. Чистая восемьдесят восьмая. Поганое, в общем, дело.

— Хорошо хоть, позориться не стали с обыском, — сказал Сокольников. — Не хватало еще у нее в вещах ковыряться. Это вы правильно решили, Михаил Федорович.

Демченко остановился и круто развернулся к Сокольникову.

— Как это не стали? Ты что это такое говоришь, молодой? Может, тебе в органах работать надоело? Постановление на обыск есть. Как это можно его не выполнить? Конечно, я за тебя не отвечаю, мог и проглядеть, как ты сегодня работал. Мое дело документы оформить, а твое — квартиру осмотреть. Я тебе поручил. Так что ты смотри!

— Да что вы, Михаил Федорович, все в порядке, все как положено, — торопливо оправдывался Сокольников, не ожидавший от своего напарника такого всплеска сверхосторожности.

— Это другое дело, — успокоился Демченко. — И вообще языком поменьше чеши. Мой тебе совет.

Они снова зашагали рядом. Но Сокольников все-таки не угомонился и попытался еще поспорить:

— Михаил Федорович! Но если по-человечески посмотреть…

— По-человечески я буду жить на пенсии, а на службе — как положено, понял? И не дай тебе бог где-нибудь языком ляпнуть. Подведешь и себя и меня.

— Да я ж между нами.

— Вот я и говорю.

Демченко вздохнул:

— Ребят жалко. Детишек.

— Ну не посадят же ее, в конце концов!

— Всякое случиться может, — покрутил головой Демченко. — Черт его знает. Тут, видишь ты, вперед заглядывать не приходится.

Разговор этот, видно, пробудил в нем какие-то сокровенные мысли, потому что через пару минут он вдруг сказал:

— Раньше проще было. Люди порядок знали. Я-то с сорок шестого в органах. В то время такого себе не позволял.

— Что ж, тогда преступников не было? — усомнился Сокольников.

— Преступники были. Так то преступники. А сейчас каждый только и смотрит, где бы чего урвать. Ну кто ее, дуру, за руку тягал, скажи на милость? С голоду, что ли, помирала? Не помирала. Все оттого, что порядка нет. С пятьдесят третьего все и покатилось.

— Это когда Сталин умер, что ли?

— Ну! Я-то хорошо те времена помню, хотя и был почти пацаном. Не-е-ет, стране хозяин нужен.

Спорить на эту тему с Демченко было бесполезно.

— Жалко Надежду, — перевел Сокольников разговор в прежнее русло.

— Думаешь, надо было… — проворчал Демченко. — Гайдаленок вообще ее арестовывать хотел, чтобы следствию не мешала. А то откажется от показаний, потом побегаешь.

— Что он, с ума сошел! — возмутился Сокольников. — А дети на кого останутся? На алкаша этого? Бабка ведь совсем старая.

— С ума не с ума… А ты что думаешь? Алкаш, кстати, твой — сейчас первейший друг следствию. Главный свидетель. Дети — это верно, но их можно в крайнем случае и в спецприемник поместить, такое бывает, — по-деловому объяснил Демченко.

Теперь уже Сокольников остановился и уставился на него.

— Михаил Федорович, вы что, серьезно, что ли? Какой еще спецприемник? А если ваших детей в спецприемник?

— Моего не примут, мужик уже. Да ты не шуми. Не бойся, не арестуют твою Надежду. Он тоже, Гайдаленок твой, на рожон переть не станет. Я ему объяснил кое-что, вправил мозги. Он понятливый. Далеко пойдет. Вроде Трошина твоего.

— Чего это вы их всех моими называете? Какие они мои?

— Это у меня привычка такая. Пошли, что ли!

Управление было уже совсем близко. Только за угол свернуть.

— Можешь двигать домой, — объявил Демченко. — Костин велел передать, что завтра в половине шестого утра за тобой придет машина. Поедешь Зелинского отлавливать, — он сделал паузу. — Своего…

Трамвая Сокольников дожидаться не стал, дошел до метро пешком. Толкотни на станции по вечернему часу уже не было, но народа все же хватало — чувствовалась близость железнодорожного вокзала. Ступив на эскалатор, Сокольников увидел впереди женскую фигуру, вдруг показавшуюся поразительно знакомой. Надежда! Но спустился вниз на десяток ступеней и убедился в ошибке. Совершенно непохожа, разве что платье… Но еще раз за время недолгого пути ему чудились в окружающих черты Надежды Азаркиной, а потом он понял, что это уставший мозг тревожит память о происшедшем.

«Переработал, — объяснил он сам себе, — переутомился…»

Ему не хотелось сейчас ни о чем разговаривать, и он был рад, что дома все уже спали.

* * *