— Да ничего же, объясняю я вам, — облегченно вздохнул Гайдаленок. — Просто исключим этот эпизод с Ратниковой. Напишем еще раз протокольчик. С моей стороны это нарушение. Но я сознательно на него иду, учитывая ваше положение. Люди ведь мы…
Внезапно Гайдаленок замер под пристальным и напряженным взглядом Азаркиной.
— Люди? — с удивлением повторила она, а голос уже звенел надрывными нотами. — Врешь ты все! Плевать тебе на людей! Еще детей вспомнил! Торгашка вас всех купила. И тебя, и Николая. Он вчера весь вечер передо мной червонцами тряс, уговаривал. Все вы…
— Азаркина! — грозно возвысил голос Гайдаленок. — Думайте, что говорите! За такие речи, знаете…
— Всех она вас купила. — У Надежды на скулах пробились нездоровые красные пятна, силы ее иссякли, теперь она говорила тихо, но не менее твердо. — Все вы одного поля ягоды. Не буду ничего переписывать. Делайте что хотите. Я к прокурору пойду!
— У меня нет слов! — Гайдаленок повернулся за поддержкой к Сокольникову, но тот, кусая губы, глядел куда-то в пол. — Я к вам по-хорошему хотел подойти, вы понимаете? По-человечески. Но если дело принимает такой оборот, я еще посмотрю, как поступить. Неоднократная перепродажа валютных ценностей! Учтите, вам могут изменить меру пресечения.
— Делай что хочешь, — с тихой ненавистью сказала Надежда.
Сокольников понял, что и он, и Гайдаленок, и все, кто работал здесь, в этом доме, стали для нее вдруг причиной всех ее бед, всей ее неудавшейся, поломанной жизни. Надежда выплескивала всю свою горечь, копившуюся долгие годы, все отчаяние и в них же черпала силы, и оттого не существовало сейчас никого и ничего, что могло бы переломить ее решимость. Сокольников почувствовал это, понял и сейчас лихорадочно подыскивал подходящие слова, чтобы хоть как-то успокоить Надежду, прервать тягостную сцену.
— Ну, как желаете, — угрожающе проговорил Гайдаленок и подвинул к себе бланк задержания. С демонстративной тщательностью он принялся его заполнять, приговаривая: — Придется вас задержать, Азаркина. На основании соответствующей статьи закона. А как же?
— Ты что, серьезно? — изумился вполголоса Сокольников.
— Вполне, вполне. — Гайдаленок заполнил очередную строчку и полюбовался, как получилось.
— Что ты делаешь?.. — попытался остановить его Сокольников, растерянно улыбаясь, стремясь свести все к шутке, но Гайдаленок ответил таким сухим и пренебрежительным смешком, что Сокольников мгновенно, без всякого перехода пришел в ярость.
— С ума сошел! Совсем свихнулся?! — гаркнул он, позабыв, что этого не следовало бы делать в присутствии Азаркиной.
Гайдаленок удивился, но тут же взял себя в руки.
— Прошу выйти… — холодно произнес он. — Вы мне мешаете. Мы еще поговорим о вашем поведении у руководства.
— У руководства?! Поговорим! И немедленно! — Взбешенный Сокольников выскочил из кабинета, вихрем пролетел коридоры лестницы, проскочил мимо секретарши, сделавшей слабую попытку заступить ему дорогу, и рванул на себя дверь начальника управления.
Среди руководителей районных управлений Тонков был самым молодым. Не только по времени работы в районе, но и по возрасту. Это составляло предмет его гордости. Тонков не считал свою нынешнюю должность вершиной карьеры и делал все, чтобы показать: он способен на большее. Некоторые считали его склонным к карьеризму, но это было не так. Тонков, скорее, принадлежал к той категории неглупых рассудочных людей, которые способны весьма точно оценивать собственные возможности и в соответствии с такой оценкой выбирать кратчайшие пути к намеченной цели, не то чтобы пренебрегая при этом соображениями морального порядка, но отдавая предпочтение сиюминутной целесообразности. В общем, Тонков был прагматик…
Работа отдела БХСС интересовала его лишь во вторую очередь. И райком, и городское начальство судили о деятельности милиции прежде всего по уровню уличной преступности и количеству преступлений, оставшихся нераскрытыми, — на это их ориентировали листки сложившейся статотчетности. За выправление дел в районе именно с этой точки зрения и взялся Тонков, когда получил назначение. Он был опытным, способным работником и умел организовать дело не жалея ни себя, ни подчиненных. Несколько месяцев подряд уголовный розыск работал практически без выходных. Все сотрудники управления день и ночь патрулировали горячие точки — и кривая преступности медленно поползла вниз. Статистику, правда, сильно портила близость вокзала, но тут уж ничего поделать было нельзя.
О работе отдела БХСС Тонков знал: по общегородским показателям отдел находится где-то в золотой середине, и этого — плюс ежедневная информация на оперативках — ему было достаточно.
Оттого Тонков в общем-то не очень нажимал по этой линии, прослыл среди коллег Сокольникова едва ли не либералом.