Именем закона. Сборник № 2

Из материалов инспекции по личному составу

…таким образом, показания гр. Докукина на гр. Ярославцева носят характер шантажа в целях получения денег за похищенную неизвестными лицами картину, что не принимается во внимание оперативным уполномоченным Курылевым С. Д., работающим по данному факту квартирной кражи. Курылев С. Д. строго предупрежден о служебной ответственности в случае недобросовестного ведения оперативно-розыскных мероприятий.

Матерый

Дачу новым ее владельцам передавали вдвоем с колченогим Акимычем. Законный уже хозяин — известный композитор — стеснительно предлагал отобедать, затем, спохватываясь, выспрашивал упущенные подробности относительно эксплуатации отопительной системы и водопровода, после снова возвращался к предложению перекусить в честь, так сказать… Композиторская жена, без колебаний осознавшая вступление в права собственности, вела себя иначе: подчеркнуто отчужденно; обеда не предлагала и к общению не стремилась.

— Достал ты ее ценой, — шепнул Акимыч Матерому.

Тот снисходительно усмехнулся.

Наскоро попрощавшись с покупателями, сели в машину, и вот в последний раз мелькнула за ветвями яблонь знакомая крыша…

— На квартиру-то меня подбросишь? — спросил Акимыч, жавшийся на заднем сиденье к своему скарбу — двум потертым чемоданам и холщовому мешку с одеждой.

Матерый мимолетно обернулся в сторону старика.

— Акимыч… друг! — сказал с чувством. — Есть просьба. Не хочу тебя подставлять… сам еле вроде ушел от ментозавров, чтоб они повымерли. Но кой-чего в городе осталось. На одной квартиренции. Просто жаль терять, Акимыч.

— А квартиренция простреливается? — ожесточенно проскрипел старик.

— Вот не знаю… Телефон у соседа молчит, а почему?.. Вдруг уехал, вдруг запой… Ваней его кличут, соседа. А задача, Акимыч, такая. Дам я тебе ключики, войдешь в квартирку; если Ваню застанешь, скажи: просил тебе Матерый передать: все барахло, что в комнате, в коробках, твое, Ваня, в подарок. А если нет там Вани, а другие люди околачиваются, скажешь: человек на улице за троячок намылил меня вернуть ключи хозяину…

— Как лысого причесывать, не учи, — огрызнулся Акимыч.

— Прости, родной. — Матерый засмеялся. Ему в самом деле было весело и отдохновенно — будто всю предыдущую жизнь выделывал он какую-то затейливую, изматывающую работу, а теперь — конец работе, ну разве часок еще последний остался, а там, дальше, долгий век беспечности, свободы и солнца. — Войдешь в комнатку, — продолжил. — На подоконнике — кактус. А возле кактуса — леечка. Маленькая, пластмассовая… Худая — по шву разошлась. Моя фирма делала, — цокнул языком, припомнив. — Возьмешь ты леечку, бросишь ее в пакетик, а после поблуждаешь по городу, отрываясь от возможного…

— Камушки в леечке? — спросил старик. — В пластмассу заварил? Ясно… Боюсь: стар я стал…

— Акимыч… Сделай, родной. Я бы тебе леечку на сохранение оставил, но чего уж — давай откровенно: не двадцать тебе годиков… А я в этот город теперь ни ногой. На риск, думаешь, толкаю? Есть такой момент, да. Но так он всегда есть — вон на машинке сейчас катим, а колесико вдруг да отскочи…

— Тьфу, дьявол, типун тебе… — заерзал старик. — Ну, а коли засыплюсь? — спросил осторожно.

— Да тебе-то что? — отмахнулся Матерый. — Криминала на тебе никакого. И, по-моему, — посерьезнел он, — чисто там. Вчера проезжал — чисто. Знак на подъезде в случае провала должен быть: меловая черта. Ан нет черты.

— Э-э, где наша не пропадала! — согласился Акимыч. — Только домой сначала давай, барахло сброшу.

Матерый кивнул, насвистывая разухабистый мотивчик.

Через три часа на условленном месте Акимыч вручил ему заветную леечку.

— Квартира пустая, — доложился старик. — Ну, взял вот… А после по городу… до седьмого пота петлял, аки лис от гончей стаи. Но вроде от страху петлял, не от нужды.

— Спасибо, Акимыч. — Матерый стиснул его плечо. — Не поминай лихом. Будет судьба — свидимся.

— Да уж… простились, Лешка! — Старик толкнул дверь машины. — Чего там… Осторожно езжай только, спеши в меру… Далеко ведь собрался, знаю…

Матерый проводил его взглядом — старого, хромого, такого одинокого в оживленно спешащей, обтекающей его толпе…

Прощай, непутевое детство… Прощай, Акимыч!

А теперь уходи прочь, пролетай за стеклом город-капкан, город страха и тягостных будней, город-кошмар — да, ты вернешься еще во снах и не раз заставишь вскочить среди ночи с постели с испуганно бьющимся, как птица а силках, сердцем…

На выезде из города у поста ГАИ стояло пять машин — шла какая-то проверка. Двое инспекторов на обочине пристально высматривали в потоке машин одним им только ведомые цели.