— Какая-то сволочь застрелила президента «Антика» Мауэра.
— А вы не знаете кто?
— Вот честно говорю, не знаю, он нам очень полезным был. Безвредный совсем человек.
— Мои-то действия, как я понимаю, у Петровки это дело забрать, а потом? — Громов снова выпил.
— Вот узнаю Бориса Громова. На, — Мусатов вынул из кармана футляр.
— Что это?
— Да хотел тебе на день рождения преподнести, да ты уехал.
Громов раскрыл футляр. Дорогая золотая «Омега» лежала на темном бархате.
— Михаил Кириллович…
— Бери, бери. Сын прислал. Да куда мне-то. Я вон еще с заводом ношу. Привык.
Громов поглядел, засмеялся:
— К таким не грех привыкнуть.
— Ты понял, Борис, что делать надо?
— Конечно.
— Ну, давай разгонную.
Громов уехал, а Мусатов поднялся к себе в кабинет.
На столе стояли два телефона. Один обычный, второй с гербом Советского Союза.
Мусатов поднял трубку обычного. Набрал номер.
— Немедленно ко мне.
Скомандовал он сухо и положил трубку.
Лузгин примчался на дачу через сорок минут.
Мусатов ждал его на террасе. На этот раз он был одет в строгий официальный костюм.
— Разрешите, Михаил Кириллович?
Лузгин поднялся на террасу.
Мусатов сидел в кресле. Он даже не предложил Лузгину сесть.
— Слушай меня, Лузгин. Я знать не знаю, что у тебя там за уголовное дело. Ты понимаешь, на чьи деньги живешь?
Лузгин молча кивнул.
— Мы тебя сделали президентом. Но мы тебя и выгнать можем, и в остроге сгноить.
— За что?
— За дела твои мерзкие.
— Бог с вами, Михаил Кириллович, — Лузгин прижал руки к груди. — Я же весь открыт. Весь как на ладони.
— На ладони… Смотря у кого. Ты меня, Лузгин, понял? А теперь иди.
Лузгин был уже на ступеньках, когда Мусатов крикнул:
— Просьбу мою помнишь?
Лузгин взбежал на террасу.
— Так точно, Михаил Кириллович. Нашел человека, с которым сведут вашего сына.
— Человек-то солидный?
— Крупный фирмач.
— Сначала давай о нем справки наведем. Ну езжай и помни.
От Архангельского до дачи Филина на машине полчаса. Лузгин ехал не торопясь. Он думал о разговоре с Мусатовым. Нехороший был разговор. Ох не хороший.
А они опять вместе ужинали, Филин и Рома Гольдин.
На этот раз насухую, без вина и девок.
Лузгин застал их пьющими чай. Прямо некая дачная идиллия. Самовар на столе. Сахар колотый. Пряники. Варенье. Сушки.
— Ну вот, — Филин с хрустом раскусил сушку, — все в сборе. Значит, давайте начнем, подельники.
Лузгин поморщился.
— А ты, Сережа, морду-то не криви. Подельники для нас самое что ни на есть верное определение.
— А чего начнем, Коля? — лениво спросил Гольдин.
— Сейчас узнаешь. Привез? — обратился к Лузгину Филин.
— Как обещал, — он раскрыл кейс, вынул синий служебный паспорт, протянул Филину. — Выехать можете в любой день в течение четырех месяцев.
— Раз принес, значит, я свое слово сдержу. Рваный! Принеси-ка телефон.
— А у тебя здесь и телефон есть, — ахнул Гольдин, — не знал. Не знал.
— А вам, подельнички, ничего этого и знать не надо.
Филин достал из кармана старую, затрепанную записную книжку, полистал, набрал номер.
— Игорь Дмитриевич?.. Привет… Узнали… Вот же как славно… Да дело у меня к вам… Какое?.. Пошептаться надо… Давайте завтра… Когда?.. В двадцать вас устроит?.. Отлично… У театра «Эстрады»… На трамвайчике речном проедемся, там и поговорим… Ну спасибо… Спасибо… Всех благ.
Филин положил трубку.
— С Корнеевым говорил, который тебя достает. Понял, Лузгин?
— А зачем тебе загранпаспорт, Коля? — спросил Гольдин.
— А я, Рома, хочу старость тихо дожить на Брайтон Бич, среди дружков своих.
— Так ты в Америку едешь? — Гольдин вскочил.
— Да, Рома, в Америку. И хочу бабки подбить. Я из блатных, из старых законников. Поэтому действовал исходя из наших воровских правил.
Гольдин усмехнулся, насмешливо посмотрел на Филина, хотел что-то сказать. Но тот не дал ему.
— Ты, Рома, на меня так не смотри. Это нынче масти перетусовались, но я как жил, так и живу по своим законам. Начнем, помолясь. Я вас не искал. Вы меня нашли. Вам нужно было золото приисковое. Я вам его достал.
— Мы с вами за это рассчитались и деревянными и валютой, — сказал Лузгин.
— Правильно, Сережа, правильно. Только запомни, мой дорогой бизнесмен. Нет деревянных денег. Деньги, они всегда деньги. И чем их больше, тем лучше…
— Мало тебе, Коля? — перебил его Гольдин.
— Нет. Все путем. За это вы со мной рассчитались.
— Слава богу, — Лузгин забарабанил пальцами по столу.
— Но в деле вашем осечка вышла, и Мауэр о ваших комбинациях догадываться стал. Тогда вы чистодела из Штатов позвали. Лебре. Да какой он Лебре, когда всегда был Борькой Лейбовичем с Малой Дмитровки. Но мы его встретили, все организовали и как советского туриста в Прагу отправили.
— Ты к чему говоришь все это? — Гольдин вскочил.
— Тихо, Рома, — не повышая голоса, сказал Филин. — Тихо. Здесь тебе не Штаты. Здесь Москва. И хозяин здесь я.
Предупреждение и угроза послышались в голосе Филина.
— Теперь запомните, подельники, я не убивал, ничего не видел. Я на даче сидел. Так что заявлять на меня бессмысленно. А если моих людей возьмут, они скажут, на кого работали. Вы у меня вот где, — Филин сжал кулак.
На минуту на террасе повисла тишина.