Именинник

После таких разговоров Софья Сергеевна вставала на другой день с опухшими красными глазами и грустила до обеда. Пружинкин обвинял Прасковью Львовну в дурном влиянии на генеральшу и старался придумать какое-нибудь развлечение. Софья Сергеевна утешалась скоро и входила в свою обычную колею.

Чему удивлялся Пружинкин, так это недостатку времени — некогда, и конец делу! Проекты лежали в забросе, а Мохов со всех сторон обкладывался навозом все плотнее и плотнее. Старику некогда было даже завернуть к Марфе Петровне, чтобы принять на свою повинную голову необходимую грозу. Раз только встретил он старуху на Черном рынке, и она его остановила:

— Послушай, Егор Андреич, да ты, кажется, рехнулся?

— Приду, Марфа Петровна, непременно приду… Вот только чуточку опростаюсь!..

— Ты посмотри на себя-то: какой у тебя вид!..

— Какой-с, Марфа Петровна?..

— А такой… Точно с печи упал.

Марфа Петровна даже погрозила ему пальцем, а Пружинкин обманул ее и на этот раз не пришел. Тут школа, там генеральша — хоть не дыши. Надо бы к Павлу Васильевичу завернуть и поговорить насчет навоза, но и подумать некогда. Свободного времени едва удалось урвать на собственные именины, которые Пружинкин справлял 23 апреля на Егора-запрягальника. Из гостей в избушке Пружинкина налицо был один неизменный Чалко, усиленно плевавший на пол. На письменном столе красовался именинный пирог с соленой осетриной, графинчик с водкой, бутылка рябиновки, мадера и несколько тарелок с разными закусками — рыжики в уксусе, копчушка, огурцы. Сам Пружинкин никакого вина не пил, и, ввиду этого печального обстоятельства, Чалко выпивал по две рюмки за-раз.

— У меня натура особенная… — объяснял он, набивая рот закуской:- теперь одному человеку одно, другому — другое, а третьему…

Оглушительный лай Орлика на дворе заставил Пружинкина подскочить к окну. У его ворот остановилась щегольская пролетка Софьи Сергеевны, и сама она, Софья Сергеевна, своей собственной персоной шла по двору, прямо в избушку, а за ней — Анна Ивановна. Чалко подавился остановившимся в горле рыжиком и хотел спрятать свою «особенную» фигуру за печкой, но Пружинкин его удержал:

— Перестань дичиться! Ты такой же гость. Это генеральша с злобинской барышней.

Старик выскочил встречать нежданых гостей в сени, застегивая по дороге свой сюртук и жилет.

— Ваше превосходительство, вот, можно сказать, осчастливили… — бормотал он, распахивая двери.

Чалко, со слезами на глазах от душившей его перхоты, униженно раскланялся с дамами и по необъяснимой причине спрятал свою шапку под печку, как предмет весьма недостойный, компрометирующий высоких посетительниц одним своим видом.

— Мы приехали вас поздравить, Егор Андреич, — говорила Софья Сергеевна, снимая пальто.

— Ваше превосходительство… да я… ах, боже мой… Анна Ивановна, позвольте пальтецо принять.

Когда дамы взглядывали в сторону Чалки, он судорожно закрывал рот и начинал пятиться к дверям.

— Позвольте представить вам моего приятеля: фельдшер Сушков, — отрекомендовал Пружинкин своего гостя. — Он у нас в Теребиловке за всю медико-хирургическую академию отвечает…

— Очень приятно… — протянула генеральша, подавая Чалке свою ручку, и милостиво улыбнулась: — очень приятно!..

Анна Ивановна в это время успела положить на окно два таинственных свертка и потом занялась разговором с Чалкой: давно ли он лечит в Теребиловке, сколько у него больных, какие болезни преобладают в школьном возрасте и т. д. Чалко сначала говорил только «да-с» и «нет-с», но потом оправился и начал говорить почти толково. Генеральша в это время успела осмотреть избушку, приласкала Орлика и объяснила мимоходом, что непрочь закусить.

— Что же это я дураком стою пред вашим превосходительством? — возмущался Пружинкин, кидаясь за занавеску, чтобы подать тарелки и ножи с вилками.

Вернувшись с необходимыми снарядами, он проговорил:

— Уж если на то пошло, ваше превосходительство, так не откажите чести имениннику… настоящим образом поздравить…

Расхрабрившийся старик налил две рюмки мадеры. Анна Ивановна отказалась, но генеральша, счастливая своим милостивым присутствием в избенке, «пригубила» рюмку и, сделавши маленький глоток, закашлялась.

— Осчастливили на век жизни… — бормотал Пружинкин, пока дамы ели по куску именинного пирога.

Гостьи посидели с полчаса, поболтали о разных разностях и уехали. Пружинкин проводил их до ворот и вернулся в избушку с восторженным лицом.

— Из которой рюмки генеральша пила?.. — спрашивал он, недоверчиво рассматривая две полных рюмки.

— Вот из этой… — пояснил Чалко, указывая на рюмку с золотыми разводами: — еще поперхнулась…

— Да, брат… это называются: люди! Не погнушались стариком…

— Надо развернуть гостинцы-то… — посоветовал Чалко, мучимый любопытством.

— Какие гостинцы?..

— А на окно барышня положила…

Гостинцы были развернуты дрожавшими руками; в одном свертке были две книжки с надписью: «от Анны Злобиной»; в другом — вышитые шерстями и шелком туфли со вложенною в них записочкой: «От генеральши. Собственная работа». Пружинкин поцеловал и книги и туфли и положил их на письменный стол, рядом с пирогом.