Именной указатель

О. С.: Я отвечала все, что надо. Допрашивал меня Семенов, ее следователь. Он мне вечно какие-то анекдоты рассказывал. Я говорила, что такого не слышала. Ну что Пастернака больше любила, чем Суркова – это точно, это я подтверждаю. А анекдотов таких не слышала. А потом он мне говорит: посидите. Вызывает стенографистку, диктует вопрос-ответ, вопрос-ответ. И там все, что меня спрашивали, и ответы, какие ему надо. Я думаю, что же мне делать. Говорю: “Что вы делаете?” – “Работаю. Вы тут неделю ходите”. – “Я не буду этого ничего подписывать”. – “Как не будете?” – “Очень просто. Я знаю, почему вы хотите, чтобы я подписала”. – “Интересно, что вы тут знаете”. – “Когда я пришла, вы мне дали подписать, что за дачу ложных показаний я отвечаю в уголовном порядке. Вы все время мне говорите, что мое место рядом с подругой, вы хотите меня посадить, и вот за дачу ложных показаний вы и хотите это сделать”. Как это я сообразила? Это система Станиславского. Какие-то уроки театральные. Он сказал: “Или вы совсем дура, или слишком умная”. Стенографистку убрал, и я подписала буквально полтора листочка.

Это было в 1949 году. Ходила туда, как на работу, целую неделю. Вызывали на допросы. Я приходила и сидела полдня. А я же только что родила совершенно больного сына. Трое суток рожала – у него кровоизлияние в мозг, асфиксия. Сцеживала молоко – и на Лубянку. Напротив сидел человек, который мог сделать с тобой, что захочет. Мог дать тебе в морду абсолютно безнаказанно, мог оставить тебя тут на веки вечные. Мог опозорить тебя, написать такие показания, что будь здоров. И никогда мне мама не сказала: подпиши все, что они хотят.

Н. Г.: А после ареста Ивинской вы не заходили уже больше к ней домой? Как там дети существовали?

О. С.: Ходила, а как же. Был такой Михаил Осипов. Он когда-то занял у Люси денег. По тем временам даже много. И не отдавал ей, когда ее посадили. Я ему сказала: “Если не отдадите деньги, я напишу на вас заявление, и будет ясно, что вы у врага народа берете деньги. Осталась Мария Николаевна (мать Ивинской. – Н. Г.) с детьми, на что жить?” Отдал. Борис Леонидович тоже помогал. Ивинскую беременной забрали.

А за несколько месяцев до ареста пришла ко мне Люся и сказала: “Знаешь, я в положении. Я не очень хорошо себя чувствую, я хочу с ним лично поговорить. Где я это сделаю? Пусть он придет к тебе, и мы поговорим”. Она просила позвонить Б. Л., потому что они по требованию Зинаиды Николаевны расстались. Когда Лёнечка, его сын, заболел, Зинаида Николаевна над его кроватью взяла с Бориса Леонидовича слово, что он больше с Ивинской встречаться не будет. Я пошла к нему на Лаврушинский. Он сказал: “То есть как беременна?” Я: “Борис Леонидович, неужели мне вам объяснять, как это бывает?” Он смеется: “Да, да, да”. И тут Зинаида Николаевна услышала наш разговор и говорит: “В чем дело?” Борис Леонидович сказал, ей, что пойдет к Ивинской, а Зинаида Николаевна ему: “Я вместо тебя пойду”. Я сказала: “Знаете, может вам не стоит?” – “Нет, я пойду, мне надо с ней поговорить”. А что я могла сделать? Я говорю: “Борис Леонидович, может, все-таки вы пойдете?” Но он никак не смел ей возразить. Она была очень четкий человек. Так всё по-солдатски. Очень жесткий. Когда мы шли к лифту, он вслед кричал: “Зина, будь добра! Добра будь”. Добра она не была. И никто не был. И Люся не была добра. Все говорила: “Он вас уже не любит, он любит меня”; “Он отец моего ребенка, у нас семья, вы его не получите”. Они вот так вот поговорили откровенно. Люся плохо себя чувствовала, она лежала. Потом Зинаида Николаевна ушла. Я не слушала их разговора, вышла из комнаты. Комната маленькая была в писательском доме на Фурманова, на пятом этаже. Потом его снесли. А Люся тогда наглоталась каких-то таблеток. Ей стало так плохо, что я вызвала врача и ей желудок промывали. Ну ничего, обошлось потом. Приезжала потом милиция. По-моему, ее в больницу забрали. Но никакого выкидыша тогда не было. При мне они с Б. Л. по телефону еще разговаривали.

Н. Г.: А вас это не удивляло? Его двойственное отношение к ней?

О. С.: Нет, я трезвый человек. Человек такой, какой он есть. Или я его принимаю, или не принимаю.

Н. Г.: А после возвращения Ивинской?

О. С.: Мы случайно встретились на мосту с Тагер (Елена Ефимовна Тагер, знакомая и поклонница Б. Л. Пастернака. – Н. Г.). Такая “Незнакомки, дымки севера”[30]. Здрасте-здрасте. “Вернулась Ивинская, она опять привязалась к Пастернаку. Прилипла”. Я говорю: “Что значит прилипла? Она его любит”. Тагер мне: “Она разрушила семью”. Я ей: “Зинаида Николаевна разрушила две семьи, вы же ее не ругаете. А Люся его любит”. Тагер: “Мы с вами тоже его любим, но мы же не лезем к нему в постель”. И тут я потеряла терпение. Я сказала: “Не знаю как вас, но меня в постель он не приглашал”.