Иметь и не иметь

— Почему вы мне завидуете? Почему вы не работаете?

— Я написал три книги, — сказал Ричард Гордон. — Сейчас пишу четвертую, о Гастонской стачке.

— Это хорошо, — сказал высокий. — Отлично. Как, вы сказали, ваша фамилия?

— Ричард Гордон.

— А! — сказал высокий.

— Что это значит, «а!»?

— Ничего, — сказал высокий.

— Вы читали мои книги? — спросил Ричард Гордон.

— Да.

— Они вам не понравились?

— Нет, — сказал высокий.

— Почему?

— Не хочется говорить.

— Скажите.

— По-моему, все они — дерьмо, — сказал высокий и отвернулся.

— Сегодня, кажется, мой вечер, — сказал Ричард Гордон, — мой бенефис. Вы что будете пить? — спросил он рыжего ветерана. — У меня еще осталось два доллара.

— Пиво, — сказал Рыжий. — Слушайте, я ваш друг. По-моему, ваши книги — отличные книги. К черту этого паршивого красного.

— Нет ли у вас с собой какой-нибудь книжки? — спросил второй ветеран. — Я бы охотно почитал вашу книжку. Вы никогда не печатались в «Западных рассказах» или «Героях войны»? Я этих «Героев войны» готов читать хоть каждый день.

— Что это за птица, этот высокий? — спросил Ричард Гордон.

— Я же говорю, он просто паршивый красный, — сказал второй ветеран. — Лагерь кишит такими. Мы бы их выставили, но я же говорю, у нас там народ чаще всего не помнит.

— Чего не помнит? — спросил Ричард Гордон.

— Ничего не помнит, — сказал второй.

— Вы меня видите? — спросил Рыжий.

— Да, — сказал Ричард Гордон.

— Вы бы поверили, что у меня самая славная женка на свете?

— Отчего же.

— Да, представьте себе, — сказал Рыжий. — И до чего же эта девчонка в меня влюблена. Она у меня прямо как рабыня. «Налей-ка мне еще чашку кофе», — говорю я. «Сейчас, папочка», — говорит. И чашкa уже на столе. И так во всем. Она от меня без ума. Всякая моя прихоть для нее закон.

— А ты скажи, где она? — спросил второй ветеран.

— Вот то-то и есть, — сказал Рыжий. — То-то и есть, приятель. Где она?

— Он не знает, где она, — сказал второй ветеран.

— Мало того, — сказал Рыжий. — Я не знаю, где я ее последний раз видел.

— Он даже не знает, в какой она стране.

— Но послушайте, приятель, — сказал Рыжий. — Где бы она ни была, эта девчонка мне верна.

— Это святая истина, — сказал второй ветеран. — Можешь голову прозакладывать, что это так.

— Иногда, — сказал Рыжий, — я думаю, что, может быть, она — Джинджер Роджерс и снимается теперь в кино.

— Что ж, может быть, — сказал второй.

— Потом опять мне кажется, что она сидит смирно дома и дожидается меня.

— Поддерживает огонь в домашнем очаге, — сказал второй.

— Вот, вот, — сказал Рыжий. — Она самая славная маленькая женка на свете.

— Слушайте, — сказал второй ветеран. — Моя старуха тоже ничего.

— Правильно.

— Она умерла, — сказал второй ветеран. — Не будем о ней говорить.

— А вы женаты, приятель? — спросил Рыжий Ричарда Гордона.

— Как же, — ответил тот.

У другого конца стойки, человека через четыре от него, виднелось красное лицо, голубые глаза и рыжеватые, мокрые от пива усы профессора Мак-Уолси. Профессор Мак-Уолси смотрел прямо перед собой, и Ричард Гордон видел, как он допил свой стакан и, выпятив нижнюю губу, обсосал пену с усов. Он заметил, какие ярко-голубые у него глаза.

Глядя на него, Ричард Гордон почувствовал неприятное стеснение в груди. И в первый раз он понял, что чувствует мужчина, когда он смотрит на другого мужчину, к которому уходит его жена.

— Что с вами, приятель? — спросил рыжий ветеран.

— Ничего.

— Вам нехорошо. Я вижу, вам совсем плохо.

— Нет, — сказал Ричард Гордон.

— Можно подумать, что вы увидели привидение.

— Видите вон того, с усами? — спросил Ричард Гордон.

— Этого?

— Да.

— Ну и что же? — спросил второй ветеран.

— Ничего, — сказал Ричард Гордон. — Черт с ним. Ничего.

— Он вам мешает? Можно его вразумить. Мы втроем уложим его, а вы его каблуками.

— Нет, — сказал Ричард Гордон. — Это не поможет.

— Мы его сцапаем, когда он выйдет на улицу, — сказал рыжий ветеран. — Не нравится мне его физиономия. По-моему, он сильно смахивает на штрейкбрехера.

— Я его ненавижу, — сказал Ричард Гордон. — Он отнял у меня жизнь.

— А вот мы ему пропишем, — сказал второй ветеран. — Шпик усатый! Слушай, Рыжий, захвати-ка парочку бутылок. Мы его изобьем до полусмерти. И когда только он это успел? Скажите-ка, приятель, может, повторим еще?

— У нас есть еще доллар семьдесят центов, — сказал Гордон.

— Тогда не взять ли нам лучше бутылку? — сказал рыжий ветеран. — А то я только-только разошелся.

— Нет, — сказал второй. — Пиво из бочки тебе полезнее. Уж держись пива из бочки. Пойдем, вздуем этого гуся и вернемся выпить еще пива.

— Нет. Не трогайте его.

— Нет, приятель. Это мы не можем. Вы сказали, этот усатый отнял у вас жену.

— Жизнь. Жизнь, а не жену.

— Тьфу, виноват. Вы уж меня простите, приятель.

— Это он ограбил банк, — сказал второй ветеран. — Пари держу, что за него объявлена награда. Ей-богу, я его фотографию видел сегодня на почтамте.

— А что ты делал на почтамте? — спросил второй подозрительно.

— Что, я не могу письмо получить?

— Разве в лагерь письма не доходят?

— Уж не думаешь ли ты, что я был в сберегательной кассе?

— Что ты делал на почтамте?

— Просто зашел по дороге.