Иметь или быть?

В отличие от телесных потребностей, которые имеют физиологически обусловленный предел (например, голод), психический голод (жадность) насытить невозможно, ибо внутреннюю опустошенность, леность, одиночество и депрессию невозможно изжить никакими усилиями. Ведь главный страх остается, страх потерять то, что имеешь. Значит, надо стремиться приобретать как можно больше. Надо опасаться своих соседей, которые могут у тебя отнять твое добро. Чтобы их опередить, надо самому быть сильнее и наступательнее. И поскольку производство не успевает удовлетворять безграничные запросы потребителей, между индивидами идет постоянная конкурентная борьба «за больший кусок пирога». Даже когда мы достигнем стадии абсолютного перепроизводства, эта борьба не прекратится, и тот, кто от природы немощен и некрасив, будет завидовать сильным и обаятельным; бездарный будет завидовать талантливым, ленивый – трудоспособным и т. д.

И это относится не только к отдельным личностям, но и к целым народам. И пока народы состоят из индивидов, у которых главным мотивом поведения является жажда наживы, до тех пор войны будут неизбежны. Ибо одна нация будет завидовать другой и пытаться угрозами, давлением и подлинным насилием завладеть тем, чего ей недостает. Причем это в полной мере касается слабых народов, каждый слабый будет стараться заключить союз с другим слабым, чтобы вместе напасть на более сильного, если есть хоть малейший шанс на победу. Войну ведут не потому, что не хватает средств прокормить свой народ, а потому что потребительский способ мышления толкает людей на завоевание.

Бывают периоды мира. Но нужно уметь отличать длительный мир от временного прекращения огня с целью собрать силы и оружие. Хотя XIX и ХХ века знали периоды длительного перемирия, все же основной характеристикой этого времени является состояние изнурительной борьбы между исполнителями главных ролей на сцене истории.

Мир как состояние устойчивых гармонических отношений между народами возможен лишь тогда, когда в обществе все структуры потребительского характера будут заменены структурами экзистенциального характера. А представление о том, что можно добиться мира, стремясь к прибыли, – это не что иное, как иллюзия, и притом довольно опасная, ибо она мешает людям увидеть подлинную альтернативу: либо кардинальное изменение личности, либо вечная война. Эта альтернатива фактически не нова, так было всегда: лидеры начинали войну, а народы шли за ними вслед. Но сегодня, вследствие невероятной разрушительной силы нового оружия, альтернативой является уже не война, а обоюдное самоубийство.

Все то, что говорилось о войне, в полной мере относится и к классовой борьбе. В обществах, построенных по принципу погони за прибылью, велась (и ведется) борьба между эксплуататорами и эксплуатируемыми. Только там, где не было эксплуатации, не было и классовой борьбы, так как там не развился хищнический социальный характер. Но в любом (даже самом богатом) обществе всегда есть классы, в которых преобладает потребительский способ мышления. Как уже было сказано, производство не успевает за фантастически растущими потребностями. И поэтому те, кто сильнее, умнее или благополучнее, неизбежно пытаются обеспечить себе престижные позиции и ущемить (принуждением и силой) тех, кто слабее их. Подавляемый класс, если он свергнет власть, то только для того, чтобы самому встать у власти – и так без конца. Классовая борьба может стать менее острой, но прекратиться она не может до тех пор, пока в сердцах людей живет жажда власти.

Представления о бесклассовом обществе в так называемом социалистическом мире, охваченном духом потребления, – это тоже опасная иллюзия, как и идея о возможности мира между жаждущими наживы народами.

В экзистенциальном бытии тоже есть личная собственность, но ее приобретение не носит эмоциональной окраски. Почему? Да потому, что мне не надо приобретать в личное пользование то, чем я хочу наслаждаться. В экзистенциальном бытии не один человек, а миллионы людей могут наслаждаться одной и той же вещью. И этот неоспоримый факт дает возможность состояться чуду, уникальному феномену человеческого счастья, которым является разделенная радость.

Ничто не объединяет людей сильнее, чем общие чувства: восхищение одним и тем же, общность мыслей, культурных символов и ритуалов и даже общее горе. Такие совместные переживания создают и поддерживают живые отношения между индивидами, они же лежат в основе мощных общественных движений (религиозных, политических и философских). Правда, все это существует лишь в той мере, в какой каждый из участвующих действительно любит и восхищается искренне, неподдельно. Как только политические и религиозные идеи становятся консервативными, как только бюрократия угрозами и внушением подчиняет себе людей, превращая их в колесики и винтики социальной системы, эффект сопереживания пропадает, разделенной радости больше нет, остаются лишь социальные роли.