Имя Бога

Однако о том, откуда они родом, потомки Батори никогда не забывали, а чтобы и будущие поколения не отступали от своих корней, давали всем своим детям старинные родовые имена. Одним это мешало в жизни, другим – нет: Золтан Кертеш, например, волей судьбы родившийся в России, сделал вполне сносную военную карьеру и мог бы жить припеваючи – но когда встал вопрос, кому ехать в Бессарабию по некому щекотливому делу, касающемуся границы владений румынского короля Фердинанда, не раздумывал ни минуты.

Где-то там – то ли в лесах Трансильвании, то ли в молдавских Кодрах – и сгинул гордый Золтан. И некому было даже оплакать его, потому что к концу 1917 года пропавших без вести не оплакивали – хватало и тех, кто умер наверняка. Тем не менее, беременная жена Золтана, Юлия, не пропала в тогдашней кровавой круговерти – укрылась в малороссийской деревне у дальних материных родственников, и в положенное время родила чудесного парнишку, будущего отца Клары.

Назвали мальчика в честь прапрабабушки – Эриком, и никто никогда не сомневался, что это самое что ни на есть советское имя: что-нибудь вроде Энгельс, Революция И Комсомол. Так что Юлия довольно скоро вернулась в свой домишко в деревеньке Федино Кировского района, обустроилась там как смогла, и стала растить сына.

Но закончилось все как у всех – Эрик, потомственный военный, невозможный красавец и убежденный холостяк, ушел на фронт. А когда Великая Отечественная закончилась, вернулся домой. Правда, не весь. Его ноги выше колена остались где-то на подходе к Берлину, он и сам не помнил, где именно – чудо еще, что вообще выжил после такой контузии.

Тем не менее, мужчины, даже безногие, были после войны нарасхват, и под давлением матери Эрик женился еще до Нового 1946 года. С женой ему повезло: Татьяна удивительно вкусно готовила почти из ничего, терпеть не могла попусту болтать, а в первую же их ночь шепнула мужу, что хочет детей. Кучу малышей, чтоб как в детском садике. И всех назовем, как ты захочешь, в честь отца твоего, или деда, или дядьев – пусть их всех зовут как принцесс и принцев, и плевать, пускай люди что хотят, то и болтают. А ноги – ерунда, был бы человек. Тем более, детишки вырастут и будут помогать.

В общем, безногому потомку Иштвана IV не пришлось мучительно думать чем заняться – он стал истово делать себе помощников. «Ну вот что ты скажешь!» – каждый раз восторгалась соседка, помогая Татьяне с очередным новорожденным, – другие-то и с ногами не больно-то могут, а твой – гляди-ка! Да еще и не пьет!».

Татьяна только улыбалась – хотя легко могла бы утишить соседкину зависть: кроме видимого изъяна, у Эрика оказался еще один – ночами он вскакивал на культи во весь оставшийся рост и кричал что-то ужасное на диком, варварском языке. Притерпевшись к этому кошмару, Татьяна решила вглядеться и вслушаться – может, все не так страшно? И поняла, что да, действительно – просто ее Эрик ведет в атаку своих солдат, и сам тоже рубит, колет, кромсает врага, стоя на самых кончиках пальцев длинных, мускулистых ног… Через пару минут муж валился и засыпал, а утром совсем ничегошеньки не помнил. Вот и хорошо, рассуждала Татьяна; к тому же, атаки мучали его всего две-три ночи в месяц, в полнолуние, – а дети, наверное, еще маленькие, чтобы просыпаться и пугаться.

Они и не пугались – кроме Клары.

Клара Кертис – так после революции стали писать их фамилию – была единственной дочкой у родителей. Папа Эрик обожал ее, и мама, наверное, тоже, только Клара этого точно не помнила: слишком давно мама Танечка, привычно недоедавшая, как и почти все ее сверстницы, не выдержала темпа, который сама задала, и тихо умерла в их с отцом кровати, обнимая трехнедельного Мишутку, пятого – для ровного счета.

Меньше чем через два года после этого Эрик окончательно тронулся, и было отчего: ледяной весной пятьдесят шестого троих его мальчиков унесла эпидемия гриппа. Остался только самый старший, Ян, а Клара…Клара перестала разговаривать и вообще обращать внимание на то, что происходит вокруг.

Она не сказала ни слова даже тогда, когда бабушка Юля последний раз поправила на папе больничное одеяло и вышла на залитую солнцем улицу, осторожно ведя внучку за руку.

Ян был далеко – в Твери, в суворовском училище, и Клара знала, что больше никогда его не увидит.

Через два месяца так же, за руку, они с бабушкой стали каждую субботу ходить на тихое старое кладбище к деревянному беленому кресту с совершенно неуместной под золотыми березками надписью: Эрик Кертис.

А когда на березах набухли новые почки, Клара пришла сюда последний раз – они переезжали в Бронницы, военный городок Раменской области.