Имя дома твоего (с иллюстрациями)

Составители этих писем от всей души старались. Они выбирали самые, с их точки зрения, красивые понятия и представления. Но не всегда эти понятия хорошо укладываются на план великого города на Неве, не всегда гармонируют с его строгим, четким, торжественным и пышным обликом...

Предлагается две площади, выходящие к морю, назвать площадьми Белых Ночей и Алых Парусов... Ну что же, может быть, это и не плохо, хотя чуть-чуть слишком красиво.

А рядом целому строю не длинных улиц советуют дать «цветочные» имена: улица Роз, улица Сирени, улица Нарциссов, улица Жасмина...

Казалось бы, очень даже хорошо. А в то же время не слишком ли много благоухания? В романе Ф. Достоевского «Село Степанчиково» фигурирует некий крепостной человек Видоплясов, самоучкой выучившийся писать стихи. Он стесняется своей фамилии: «Поэт — и вдруг Видоплясов», и придумал заменить ее на другую — Эс-Букетов... Были тогда такие духи... Так вот, не станет ли городской район, район того города, в котором еще Пушкин любил его «стройный, строгий вид», города, рассеченного на части «державным» (именно — {268} державным! Слово-то какое!) теченьем Невы, не станет ли этот парфюмерно-оранжерейный район с такими улицами чем-то прямо противоположным и этой строгости и этой державности? Не повеет ли от него этаким «Эс-Букетом»? Я не спорил бы, если бы подобные названия зазвучали где-либо в новом дачном городке, если бы их роздали аллеям или дорожкам Парка Отдыха... Но тут, в Ленинграде? Как вам самим кажется, дорогие мои читатели? Бантики и кружева, даже самые лучшие, уместны на бальном платье. Но подойдут ли они к шинели воина, к бушлату матроса, к сюртуку академика, к рабочей блузе мастера в цеху? А ведь это и есть истинные ленинградцы!

***

Есть и еще одна опасность. Она встает на пути тех, кто любит давать географическим местам чрезмерно сложные, многословные или связанные со слишком возвышенным содержанием и смыслом имена.

Русской топонимике многословные названия мало свойственны. Мы не знаем имен, напоминающих по строению французское Экут с’иль Пле, имен-предложений. Названия, состоящие из нескольких слов, у нас либо просто исчезают (как исчезли в Ленинграде улица Третьего Июля, проспект Двадцать Пятого Октября, площадь Жертв Революции), либо же язык народа обкатывает и оглаживает их при бесчисленных повторениях, как морской прибой обкатывает остроугольные камешки, превращая их в круглую, гладкую гальку. Да так случается и не только у нас.

Ревностные католики, испанцы XVI века, высадясь в устье Рио де ла Платы основали город и назвали его, по их тогдашним понятиям, великолепным, благочестивым именем:

СИУДАТ ДЕ ЛА САНТИССИМА ТРИНИДАТ

И ПУЭРТО ДЕ НУЭСТРА СЕНЬОРА

ДЕ БУЭНОС АЙРЕС

Это значило дословно: «Город святейшей троицы и гавань нашей владычицы божьей матери попутных ветров»... Такое имя я мог бы с полным правом поставить {269} в один ряд с Лланфайр’ами и Гунгамаугг’ами страниц 199 и 238-й.

Но вот прошло четыреста тридцать лет, и что осталось от этого пышного велеречия? Уже давно непомерное имя превратилось в двухсловное Бунос-Айрес — таким знаем его и мы с вами. Испанцы, возможно опасаясь греха, не пошли бы дальше в сокращении. Но в дело вмешались безбожные янки; в их устах даже это вполне приемлемое словосочетание не умещалось удобно. Они переделали его в совсем краткое, на сто процентов бессмысленное, но удобное в обиходе Байрес.

И сами испанцы приняли новое имя: не для бумаг и письменной речи, но для употребления в быту.

Русский язык особенно рьяно сопротивляется существованию имен составных, образованных из нескольких слов. Он очень быстро превратил грозное Санкт-Питер-Бург в запанибратское Питер. Он упорно старается превратить немецкое сложное Ораниенбаум в матросское лаконичное Рамбов (ни один моряк-балтиец не скажет иначе). Про эту склонность нашего языка никак не следует забывать тому, кто хочет дать месту имя с расчетом на долгую жизнь.

Надо помнить и вот о чем. Слово может иметь самый высокий смысл. Имя человека может принадлежать величайшему герою, гениальному ученому. Они могут вызывать благоговение и трепет. Но как только это слово или это имя превращаются в название места, к ним устанавливается совсем другое отношение...

Так бывало всегда. Благочестивые люди называли свой посад Троице-Сергиевским. Спустя сто лет все уже называли его просто Троица. А затем каждый день на базаре или в трактире можно было услышать совсем не благочестивые слова: «Ну, брат, ваша Троица — такая дыра!» или «Занесла меня нелегкая в эту разнесчастную Троицу...»

И даже сами священники не видели в этом ничего предосудительного: а как же иначе? Ведь теперь «Троица» уже значило: такой-то посад, и только!

В далеком прошлом имена городов, сел, улиц возникали стихийно, и предупредить такие неожиданные повороты в их судьбе было просто немыслимо. Но теперь-то мы можем и должны предусмотреть их. {270}