Имя души

— Позволь-ка, Хенид — это…

— Можете не рассказывать, — аккуратно перебил я каноха. — Про Хенид мне известно.

— Правда? — удивился канох и состроил крайне заинтересованное лицо.

— Долгая история, поделюсь взамен вашей.

Канох весело хмыкнул, а я пошёл за ним, так как о месте проведения не знал. Как-то канохам и не требовался такой праздник последние пять сотен лет, хотя память о нём они хранили.

— Ты рукой повредился? — Не заметить, как я охаю и держусь за больное место, каноху оказалось очень сложно.

— О, да, мне бы отлежаться. Или хотя бы подвесить.

— Думаю, живители только завтра освободятся, — разбил он мои мечты об отдыхе. — Не всем повезло на мягкую землю упасть.

«Ну, хотя бы вкусно поем», — нашёл я единственное, что грело душу.

— Это из-за хируша? — Он снова глянул на пятно. — Мне сказали, ты его освободил.

— Всё так, — пожал я плечами. — Нечего дикому в неволе жить.

Больше лорд Алат, видя моё утомлённое лицо, вопросов не задавал. Вообще, пусть сами Летуны ему и рассказывают.

Канохи на улице меня будто бы не видели, но на Алата всё-таки обращали внимание. Видимо, выглядел я не слишком хорошо, как и многие другие здесь. Отличием являлось то, что на мне ещё заплаток нет. Мэр, ведущий меня по извилистым улочкам, не давал даже малейшей возможности переодеться в сменное и вёл со скоростью, которую в прошлый раз развивал я. Мстительный какой!

Впрочем, может, у меня получится обернуть это в свою пользу? Вряд ли герой после подвига сразу же переоденется в сияющие доспехи и прискачет на белоснежном… хируше. Не-ет, на нём будет кровь, пот, растрёпанные волосы, усталость в глазах и дорожная пыль. Чёрт, оказывается, Алат просчитал, каким я прибуду. С одеждой у канохов давно всё не слава богу, так что встречают по ней тут только высшие чины. Впрочем, я уговорил его сходить к умывальнику, чтобы хоть немного привести себя в порядок.

Вскоре впереди показалось большое овальное здание с открытым порталом вместо входа, через который отлично просматривалось всё внутри. Крышу украшало большое отверстие, через которое вверх уходил дым от очага в центре, а вокруг тлеющих, но жарких углей стояли столы, забитые не самой разнообразной, но невероятно ароматной едой. Их края, обращённые к огню, потемнели, но гари на них я не обнаружил. Почти у стены расположились лавки, занятые канохами, но я смог бы легко проскочить, не задев ни одного из них.

Запахи изнутри доносились такие, что даже я, едва ли голодный, снова захотел есть.

Следуя общему этикету, я снял с себя всё оружие и сумку, которые поставил у выхода. Дабы отбить у шутников желание свистнуть что-то, наэлектризовал всё это разрядом, от которого, конечно, никого не убьёт, но тряхнёт хорошо.

Присутствующие канохи разглядывали меня, а я с интересом разглядывал содержимое блюд. Стол заполняло, в основном мясо, но среди его гор попадались и каши, и грибы в разных ипостасях и ягоды, присущие времени года. Эх, не чета тому, что мне тот повар напихал, хотя там выбор казался побогаче. Впрочем, возможно, тот, кто приготовил всё это, за время моего похода вспомнил какие-то важные детали в готовке?

Алат попросил следовать за ним и указал мне самое дальнее от выхода место, на самом крутом изгибе стола. Разумеется, то, что мне досталось одно-единственное свободное место, не являлось случайностью. На Хениде всегда оставляли его для того, по ком праздник.

«Вспоминая» это, я нечаянно затронул фрагмент памяти о том, каких почестей удостаиваются павшие герои. Там и название другое и процедура отличается, но мои мысли прервал неосторожный скрип лавки о пол слева.

Взгляды так и продолжали пристально следить за всеми моими действиями, но почему-то вовсе не смущали меня. Вспомнив некоторые правила приличия канохов и задёрнув рукава, я сел на своё место. Эти действия, по моему толкованию, означали, что я готов в этот же момент начать пиршество, а после комнату заполнили звуки отвлечённых разговоров канохов. Алат довольно грубо потеснил нескольких из них, вызвав недовольные возгласы, и расположился слева от меня. Он сразу начал пояснять:

— После первых кружек…

— Зна-аю. — Рука сама собой поднялась в останавливающем жесте. — Которую уже выпили?

— Вторую.

Первый ритуал — он же тост — призывал поклониться огню за то, что он согрел и помог приготовить пищу. Второй — вспомнить о погибших и умерших близких, такая минута молчания, если по-нашему, ну а третий являлся, так сказать, бонусом — проверкой на выносливость.

«Эх, прощай, трезвый рассудок, — подумал я, взявшись за первую кружку, и встал. — Две штрафные ждут».