Имя этой дружбы – поэтическое братство

Это стихотворение, первое в цикле «Братья», написанном Мариной Цветаевой об Антокольском и Завадском в январе 1918 года, – единственный аргумент Карлинского в пользу их гомосексуальной связи. Что меня больше всего поражает, это не просто ошибка Карлинского; в конце концов, ошибиться может каждый. Меня поражает контраст между одухотворённостью стихотворения Цветаевой и примитивностью толкования этого стихотворения Карлинским. У Цветаевой речь идёт о творческой встрече трех талантов, а Карлинского интересует взаимодействие полов! Фиаско его бескрылой интерпретации становится ещё очевиднее при дальнейшем чтении. Привожу второе стихотворение того же цикла с сокращениями:

Два ангела, два белых брата,

На белых вспененных конях!

Горят серебряные латы

На всех моих грядущих днях.

И оттого, что вы крылаты –

Я с жадностью целую прах.

Два всадника! Две белых славы!

В безумном цирковом кругу

Я вас узнала. – Ты, курчавый,

Архангелом вопишь в трубу.

Ты – над Московскою Державой

Вздымаешь радугу-дугу.

Несомненно, что Цветаева восхищается творческими, а не сексуальными достоинствами и успехами своих друзей. А вот начало и конец третьего и последнего стихотворения цикла:

Глотаю соленые слезы.

………………………………….

Умчались архангелы в небо,

Уехали братья в Париж!

Приведённые отрывки повествуют сначала о дружбе «братьев» с Цветаевой и её тревоге за их судьбу; об их бурном творческом взлёте и, наконец, их уходе. Нельзя не заметить в стихах чувства горечи: после успеха «братьев», которому Цветаева так радовалась и который она (небезосновательно) приписывала отчасти своему влиянию, они покинули её. Так и было в действительности: после многих часов, проведённых в обществе Марины и очень продуктивных для них, начинающие поэт и режиссёр внезапно увлеклись своими первыми самостоятельными постановками в студии Вахтангова, ещё больше сдружились на этой почве и стали редко у неё бывать.

Впоследствии Антокольский не раз жалел об этом. Вот что он написал много лет спустя в своем дневнике (запись от 27 марта 1965 года): «Когда я вспоминаю об этом – таком давнем и безвозвратно ушедшем прошлом, – т. е. о самой ранней моей поре, – то схожу с ума от того, что так мало ценил Марину и в сущности так и не заметил, упустил из виду, что ведь она-то и есть воплощение жизни для меня, – Гений, – сама Поэзия, само Искусство – и все это с таких заглавных букв, что дай Боже! Так нет же! Меня крепко держала Мансуровская студия, её маленький душный мир, её беды и дрязги, её бессонные ночи и бездельнические дни. И всё это казалось мне – ИСКУССТВОМ. А на самом деле не было им! Ни в какой степени».128

Это, конечно, преувеличение. Антокольский высоко ценил и студию в Мансуровском переулке, и её руководителя Евгения Багратионовича Вахтангова, сыгравших в его жизни огромную роль. Но есть и доля правды. Как раз в то время и он, и Завадский, и некоторые другие студийцы стремились к самостоятельности, хотели вырваться из-под опеки своего руководителя, что в следующем, 1919 году привело к расколу студии. Понятно, что в той ситуации им было не до Цветаевой.

А Цветаева в это время страдала от одиночества и страдание своё выражала в стихах. Стихам же её свойственна метафоричность, толковать их буквально, как это делает Карлинский, недопустимо. Если следовать его «научному методу» и интерпретировать вторую часть цикла так же буквально, как он толкует первую, то придётся заключить, что в январе 1918 года Антокольский с Завадским зачем-то гарцевали по Москве на белых конях, оба в серебряных латах и с крыльями, причём Антокольский-поэт «вопил» в трубу, а Завадский-художник «вздымал» радугу, и всё это на глазах у изумлённой публики. В действительности два брата – два ангела, два всадника – красочная фантазия Цветаевой. И Париж, в который они якобы уехали, – всего лишь метафора: не были они в те годы в Париже. И «спят, не разнимая рук» – тоже поэтический образ, как всегда у неё гиперболизированный, долженствующий выразить их дружбу и творческое сотрудничество.

Что же было в действительности? Послереволюционная Москва. На улицах неспокойно: стреляют, грабят. Трамваи не ходят даже днём, уж тем более ночью. Антокольский и Завадский, как, впрочем, и другая театральная молодёжь, засидевшись в гостях у Марины Ивановны, оставались в её доме на ночь. Вот и в тот январский день молодые и легкомысленные друзья, увлекшись разговором за полночь, уснули на одной кровати, а Цветаева заботливо, по-матерински, накрыла спящих пледом. Ни другой кровати, ни другого одеяла в её доме, скорее всего, и не было – Марина отчаянно бедствовала в те годы, жила нищенски, что известно. Вот и всё. Из-за чего было «огород городить»?