В центральных микрорайонах уцелело менее 70 зданий. На улице Карла Маркса сохранилось только три дома и несколько обгорелых коробок. В Минске в 1944 г. был организован специальный хозрасчетный трест по разборке разрушенных сооружений. И не только в Минске. Наркоматом гражданского жилищного строительства были созданы конторы по разборке разрушенных зданий в Витебске, Полоцке и Гомеле. Во всех остальных городах тресты открывали для этих целей специальные участки. Полученные в результате разборки материалы тщательно сортировались, чтобы потом их можно было использовать при новом строительстве. И делалось так не только в БССР, даже не только в СССР. То же писал в своем отчете о поездке в Польшу в 1948 г. начальник Управления по делам архитектуры при Совете Министров БССР М. С. Осмоловский: «С кирпичом в Варшаве очень плохо. Все жилое строительство ведется из грузобетона. Это – щебень… Они из этого грузобетона возводят дома, начиная от основания и кончая крышей… Весь комплекс производства материала происходит на дворе…». В белорусской столице, как и в польской, разбирать было что.
Как вскоре подсчитали, Минск был разрушен не менее чем на 80 процентов. С этим надо было что-то делать. Но сначала предстояло определиться, что именно, в какой очередности, какие для этого потребуются силы и средства. А еще нужно было понять меру своего соответствия возникшим задачам, готовности и умения их решать. И ответы на такие вопросы не могли быть простыми, тем более, что их сложность проистекала не только из катастрофических последствий той войны. Проблемы, с которыми нельзя было больше жить столичному городу, стали накапливаться в Минске еще раньше, корни некоторых из них уходили даже в глубину веков. Причем эти проблемы были характерны для большинства европейских городов, включая Париж. В том же Париже до грандиозной перепланировки, проведенной во второй половине девятнадцатого века гениальным архитектором бароном Жоржем Османом, из-за скученности застройки, слабости канализации довольно часто вспыхивали эпидемии, уносившие десятки тысяч жизней. Осману пришлось снести многие кварталы, проложить почти полторы сотни километров новых широких улиц. И это в Париже, который со статусом столицы, пусть и с перерывами, живет уже полторы тысячи лет. Что касается Минска, та же Наталья Маклецова не скрывала, что, приехав до войны в этот город на работу, она изрядно разочаровалась, увидев его: «25 сентября 1931 года я очутилась на привокзальной площади столицы Белоруссии и расстроилась. Одноэтажное здание вокзала, площадь, покрытая булыжником, извозчики с обшарпанными пролетками… Прямо против входа в вокзал – короткая улица, ныне Кирова, вместо теперешних парадных башен с обеих сторон приземистые деревянные одноэтажные дома, все какое-то жалкое после просторов и красот Ленинграда…
Наняла извозчика и храбро сказала: НККХ (наркомат коммунального хозяйства), площадь Свободы, так значилось в моем служебном предписании. Пролетка остановилась около невзрачного одноэтажного домика – приехали. Прямо за входной дверью канцелярия… Дома правительства еще не было, наркоматы были разбросаны в случайных зданиях по всему городу. НККХ ведал тогда строительством и архитектурой, городским хозяйством, дорогами и энергоснабжением. И при всей грандиозности стоящих задач весь его аппарат размещался в четырех небольших комнатах, включая отдел кадров и кабинет Наркома…Архитекторов в Минске тогда было всего шестеро…».