— В каком взводе? У Саркисяна, говоришь? Это хорошо. Генрик парень стоящий. Ты, сынок, должно быть, пришел оружие показать, что на аванец свой купил? Прав я? То-то, дядя Сережа редко ошибается! Ну, показывай.
Филипп протянул ему свою вороненую двенадцатимиллиметровую гордость. Слесаря перекосило.
— “Хеклер и Кох”? Вот же, блин! И этот говном американским разжился… Ты что, милый, боевиков обсмотрелся? На фига тебе это уродство? — Он брезгливо взял пистолет за ствол двумя пальцами и заглянул в ствол.
— В журнале видел, вот и загорелось. Калибр там, надежность…
— Загорелось ему… Ишь ты, какой легковоспламеняющийся. Порох! В комсомоле состоял?
— Не успел. — Филиппу жутко не хотелось углубляться в дебри политических дискуссий. — Пули бы к нему, Сергей Данилович, неплохо подкалиберные, а то говорят…
— Поучи, поучи меня, тупорылого, — фыркнул слесарь.
Мгновенно взмокнув, Филипп умолк.
Сергей Данилович ловко раскидал “Хеклера” по частям и принялся скоблить щечку затвора надфилем, ворча под нос: “Хорошо, гад, закалили, буржуи”.
— Патроны давай! — похлопал он ладонью по верстаку.
Филипп выложил три коробки патронов.
— Это что, все? Нет? Сколько же у тебя всего?
— Тысяча штук.
— Ладно, эти снаряжу, так и быть, для серьезных дел. Тренироваться обычными будешь. Свободен!
— У меня еще нож, — прошептал Филипп, доставая из сумки “Рэндал”. — Говно?
Сергей Данилович довольно гоготнул:
— Соображаешь! На глазах умнеешь. Говно, естественно… Ишь, как блястит!
Он оторвал от рулона, повешенного на проволочной рамке, бумажное полотенце и провел по нему лезвием, держа полотенце за уголок. В воздухе запорхала тонкая полоска бумаги.
— Добро, хоть вострый. Раньше-то пользоваться приходилось? Или только карандаши точил да огурчики нарезал?
— Приходилось, — пожал плечом Филипп. — Клинок затемнить вас не затруднит?
— Клинок затемнить, говоришь? Умница! Еще что? Наручные ножны? Ну, совсем молодец! Дай-ка руку! — Он сноровисто обмерил Филиппу предплечье. — Дня через два заходи, будут готовы. Темляк делать, или так не выронишь?
— Не выроню.
— Обратно молодец!… Если только не хвастун.
— Сергей Данилович, — замялся Филипп, — скажите, сумеете вы сделать так, чтобы нож прямо в кисть выскакивал?
— Выскакивал?! Ну, блин, ты даешь! — Он хохотнул. — Сумею, не сомневайся, и выскакивать будет, и выпрыгивать. Пальцы только знай береги. Все, иди, парень! — махнул он рукой.
— Спасибо, Сергей Данилович! До свидания!
Он не ответил.
Заснул Филипп мгновенно, как всегда.
Снились ему объятия Вероники и злобные хонсаки, пытающиеся девушку у него отнять и уволочь в Крутенький ложок, клубящийся ядовито-желтыми испарениями. Филипп палил в хонсаков из “Дракона” и они взрывались, предварительно укоризненно покачав головами. Головы у них были точь-в-точь расписные пасхальные яйца, только огромные, с нарисованными лицами. Разбитыми в кровь лицами Аскера Мамедовича.
Разбудила его негромкая ласковая музыка: “Союз нерушимый республик свободных…” Остроумцы! Для Сергея Даниловича, что ли, старались?
Он быстро привел себя в порядок и выглянул в коридор.
По коридору не спеша прохаживался, заложив руки за спину, Волк-Вольдемар, с головы до ног увешанный оружием и амуницией. Только шлем держал в руке. Он задумчиво посмотрел на Филиппа и сообщил:
— Сейчас будет марш-бросок. На десять километров. В полном боевом. Давай-ка помогу собраться.
Он ловко подогнал прямо на Филиппе ремни, попутно коротко и не без высокомерия, но доходчиво объясняя, что, куда и как.
Филипп попрыгал. Все сидело плотно, хоть и не туго. Тесак и фляга по заднице не колотили, ранец по спине не елозил, шлем вокруг головы не вертелся и на глаза не сползал.
Филипп поблагодарил Волка и следом за ним отправился в арсенал.
Личный состав взвода был уже там. Никто тем не менее не заворчал и по загривку опоздавшему “салаге” не съездил. Вот они, преимущества наемной армии!
Филипп повесил “Дракона” на грудь и засвистел. Непроизвольно получился все тот же “Союз нерушимый…”.
До ворот легионеры добрались быстрым шагом.
Безногий здоровяк Сильвер (Джон, очевидно) пожелал им счастливого пути, и они стартовали.
Филипп поначалу намеревался бежать без шлема, но Генрик был непреклонен:
— Привыкай, брат. В бою он едва ли не важнее оружия. К твоему сведению: шлем заключает в себе не только сканер, но и системы ночного и дальновидения, переговорное устройство, широкополосный транслятор сигнала “я свой”, воздушный фильтр и самоликвидатор.
Господи боже! Так вот что имел в виду каптерщик! “Будет по чему опознать, когда башку оторвет…”
— Боюсь, Гена, — признался Филипп, — я не вполне готов решиться на такой, заведомо в одну сторону, путь.
— Не думаю, — ответил на это Генрик, — что ты будешь колебаться, сорвать ли чеку, когда (и если) попадешь в лапы хонсакам. В лучшем случае они просто бросают пленных в бродильный чан. Живьем. В худшем — сначала проводят множество мучительных не то экспериментов, не то пыток, а уж затем бросают в чан.
Филипп отмахнулся фигой. “Чур меня, чур!”