Имя нам - легион

Второй этаж пострадал от обстрела гораздо сильнее, чем первый. Огнетушители изрыгали пену уже не скудными клочками, как внизу, а потоком, заливая пол почти по щиколотки. Побитый кухонный комбайн плевался кипятком и паром. Стену и окна, выходящие в сад, уродовали пробоины, прочие же стены, пол и потолок были выщерблены и перепачканы копотью. Налетчиков тут или не было вообще, или они очень хорошо прятались. Но прятаться, судя по повадкам тех, с кем я уже успел познакомиться, было у них не в моде.

Кто они, интересно, все-таки такие? Расисты? Религиозные экстремисты? Буйнопомешанные? Ума не приложу…

Я заглянул в кабинет. Шкафы были опрокинуты, книги жестоко растерзаны и разбросаны по комнате. Словно резвилась стая бешеных павианов, – вспомнил я прочитанную где-то фразу. Точно так. Где-то тут мои вещички валялись – спальник, рюкзачок. Целы ли? Я шагнул через порог.

Из-за крайнего шкафа, лежащего не на фронтоне, как прочие, а на боку, вынырнула, словно выброшенная пружиной, проворная личность в серо-голубом камуфляже. Камуфлированный вскинул к плечу приклад двуствольного охотничьего ружья. Глубоко черные даже в темноте едва нарождающегося утра смертоносные кружочки смотрели прямо мне в глаза. Я прижал подбородок к груди и нырнул на пол. Ружье гавкнуло. Я вскинул над затылком пистолет, еще не зная, сумею ли выстрелить или выроню его до того, убитый наповал. Боли я пока не чувствовал. Пистолет дважды дернулся, честно выполняя свое предназначение почти без моего участия. Я колбаской откатился вбок и замер, лежа на спине и направляя зажатое в обеих руках оружие в сторону камуфлированного.

Он безуспешно пытался поднять поникшие стволы своей бескурковки. Но сил у него на это не хватало. Его покачивало. Наконец пальцы его разжались, ружье выпало. Он медленно прижал руки к солнечному сплетению, и ноги его подкосились. Он упал за шкаф.

Я опустил пистолет на пол за головой, расслабил руки и закрыл глаза.

Саднило содранные локти и, кажется, что-то твердое и колючее застряло в трапециевидной мышце. Наверное, дробина, – подумал я безучастно, – а то и картечина. Меня начало знобить. А ведь чуть не грохнул меня охотничек-то. Маленько же ему не хватило для этого. Я хрипло вздохнул и закашлялся.

В переносицу мне уперлось нечто железное и холодное, почти ледяное. Формой, кажется, точно такое же, какое я видел вот только что. Восьмерочка. Значок бесконечности. Той, что ждала меня, притаившись, на другом конце стальных стволов. Видимо, мертвец воскрес. Кашель мой как отрезало.

Я открыл глаза.

Ружье было другое, и человек был другой.

Она зашла ко мне со стороны головы и стояла сейчас, широко расставив ноги. Один из изящных шнурованных ботиночков крепкой рубчатой подошвой надежно прижимал к полу Хеклера. Эффектная шатенка в годах, близких к возрасту ягодка опять. Визах, макияж, камуфляж. Патронташ. Газыри. Стрижка под мальчика. Серьги капельками – как светящиеся алые запятые. Один глаз прищурен. Другой перечеркнут прицельной планкой великолепного двуствольного штуцера. Нарезного. Калибр миллиметров восемь. Куркового. Курки взведены. Фирмы Перде или Голланд-Голланд по праву гордились бы таким оружием, и, разумеется, заламывали бы за него крутые бабки с немногочисленных клиентов-миллионеров. И были бы совершенно правы. А клиенты терпеливо стояли бы по нескольку лет в очереди, дожидаясь изготовления вожделенного предмета, и не кудахтали. Слонов таким валить и носорогов. Мне бы такой штуцер.

Зачем она целится, дура, когда стволы упираются добыче в лоб? – подумал я.

Стареющая Артемида зловеще улыбнулась. Холеный пальчик нежно поглаживал спусковой крючок. Если бы я чуть раньше догадался перейти на рапид, я бы сейчас элегантно отвел стволы в сторону и насладился бы замедленным зрелищем выстрела ценой не менее чем полсотни баксов, со стороны.

Но я не догадался.

И уже не успеть.

Жаль.

Система, любовно сотворенная золотыми ручками Сергея Даниловича для моего Рэндала, сработала как всегда безукоризненно. Нож глубоко вошел дамочке в ямку за коленом. Я рисковал, конечно, – она могла от боли дернуть пальчиком и… Да она просто-напросто обязана была дернуться. Но у меня не было другого выхода.

Незажмуренный глаз ее широко открылся, и курки понеслись на встречу с капсюлями. Но она, шокированная болью, потеряла-таки одно крошечное мгновение.

Одно-единственное.

То, которое было так мне необходимо.

Траектории движения пули и моей головы разошлись навсегда. Пуля разорвала мне ухо, вылетевшие следом за ней газы опалили кожу, но это были мелочи. Я ковырнул ножиком вбок, и дамочка перекосилась, дергая порезанной ногой и голося совсем по-заячьи.

Я отобрал у нее ружье и врезал ей по почкам прикладом. Она сомлела. Я снял с нее натуральный кожаный ремень, связал ей руки, заломив предварительно за спину, и уложил ее лицом вниз. Чтобы не захлебнулась в пене, подложил под щечку стопку книг.

– Охотиться на зверей омерзительно, – напомнил я ей одно из основных этических убеждений Файра. – На людей тем паче. Поэтому штуцер я реквизирую. Адье!