Имя разлуки: Переписка Инны Лиснянской и Елены Макаровой

‹…› На улице лето, хоть и говорят, короткое, 23–24°. Все пышно – и деревья, и инфляция. О ней уже и говорить не хочется. А вот вся трава в саду уже наполовину в отлетевших одуванчиках и в островках незабудок. До чего же люблю я незабудки. Когда-нибудь, в свое время, они, как я и писала в тебе посвященных стихах, и надо мной будут голубеть, но это еще будет очень нескоро. ‹…›

1.6.92

Дорогая моя Ленусенька! ‹…› День на улице хорош, только долго не пройдешь. Но я однако почти совершенно здорова, посиживаю на лавочке-скамейке, оглядываю мутантную красу переделкинских незабудок, да и всей зелени.

По телику уже с какой-то садистско-мазохистской бодростью говорят, что будущий год будет гораздо хуже этого. А я себе смотрю еще сериал мелодрамы с налетом детектива мексиканского, он еще будет длиться целый год. Очень переживаю за героев и тем самым отдыхаю отлично. ‹…›

Читаю сейчас Гиппиус – двухтомник. Чудно о Блоке, да и вообще. Наших журналов не читаю – все почти в поставангардистской дури – сдуй игривую пену, и ничего не остается под ней. Не шампанское. А шампанским меня на днях угостила Нарбикова, которая, как она рассказала, читая своей дочке пушкинскую сказку, подставляет под царицу то морковку, то репку. У всей страны крыша поехала. ‹…›

86. Е. Макарова – И. Лиснянской 2 июня 1992

2.6.92

Мамочка, привет! Скоро твой день рождения, как бы мне хотелось засесть с вами на даче, я бы навезла мульон жратвы…

Что Лидия Корнеевна сказала про твою книгу? Кто что сказал?

Если можно, пришли еще пару экземпляров, я хочу здесь дать прочитать твоим поклонникам, Михаилу Козакову и Валентину Никулину[138], они просили, а я не отдала подписанную книгу.

Мы с Диной[139] (южноафриканской) получили-таки 8000 долларов на сбор материалов по Швенку[140] и кукольным театрам гетто, так что в июле мы будем целый месяц в Европе, в архивах и по людям. Посмотрю, может быть, смогу взять как-то билет, включая Москву, но пока лучше об этом молчать. Это мечта!

Интересно, есть несколько вещей, а скорее, характеров, которые меня занимали с самого начала, и они постепенно проступают на сцене жизни, которая их как бы и не желает сегодня вовсе, – но я хочу.

Интересно со стороны наблюдать за своей личной волей – раздумывать, насколько она и впрямь личная и какова мистическая сила тех ушедших в небытие людей, которые руководят этой моей волей. ‹…›

Я сидела над «Обсешеном», ввела в него новые элементы, соединила логически с пьесой, – вышла книга, если издам здесь, то вместе с «Фазаном» и «Стучит-гремит», – герои повторяются, да и конструкции те же.

В свободное время читаю по-чешски книги и архивные документы, ни до чего больше руки не доходят. Все туманнее становится замысел про Карла Швенка и кукол, – нужно освободиться от чувства, что эти 8000 долларов обязывают меня создать нечто, – театр никогда не был моей стихией, а сейчас я должна написать пьесу такого характера, чтобы ее можно было поставить и на Бродвее, и здесь. У меня была встреча с продюсером с Бродвея, очень скептическим типом, но он готов вести со мной диалог. Еще ребенок не зачат, а ему уже прочат невесту. Я к такому не привыкла, это мне мешает. В то же время я понимаю, что обычным путем свободной импровизации дела не поднять. Здесь нужно свободное наше российское воображение и американский жесткий профессионализм, не знаю, возможен ли такой альянс.

Тут Горби явился, не знает, как выговорить слово «евреи», – жутко смешно. Мы его титулуем в профессора философии, такие мы вот провинциалы… ‹…›

87. И. Лиснянская – Е. Макаровой 12–13, 23 июня 1992

12 июня 1992

Дорогая моя Ленусенька! ‹…› Спасибо тебе за лекарства, в данное время они мне противопоказаны из-за декомпенсации порока. Но самое противное уже позади, еще дня 3–4 посижу в комнате, а там буду выходить на лавочку-скамеечку, и даже в столовую.

Когда ты получишь это письмо, я уже буду щеголять в двух твоих вещах, в том платье, которое ты мне привезла (сейчас мне перешивают: за счет длины делают по бокам вставки). Чудное платье. А две недели тому назад я надевала твой костюм, нашла для него черный пояс, украсила могучую грудь цепочками и выплыла наружу. Полный отпад. Я, такая нецарственная, выглядела в нем королевой. Все так и ахнули. А день рождения буду в том, переделанном, ибо в нем не будет жарко. На дворе 23–25°, это для меня почти жара.