Имя России: Сталин

И это не было только принципом. Скажем, социализм Сталина не навязывал единообразие вкусов так навязчиво и нагло, как это делает сегодня капиталистическая реклама, от которой порой устают даже те, кто не может представить себе жизнь без капитализма, невозможного без наглой, назойливой и лживой рекламы.

Собственно, социализм Сталина вообще не навязывал кому-либо каких-либо вкусов. Он развивал вкус — к спорту, к настоящему искусству, к подлинно здоровой жизни, наполненной умной работой…

Я УЖЕ КАСАЛСЯ темы репрессий 1937–1938 годов, а сейчас вернусь к ней в иной постановке, напомнив читателю, что период со второй половины тридцатых годов до конца тридцатых годов оказался периодом, когда новая Россия стала фактом и год от года набирала внутри страны мощь и влияние, но когда ещё сильной и влиятельной внутри страны была старая Россия — старая в широком смысле слова, который ко второй половине тридцатых годов вмещал в себя всё отжившее, от не смирившихся с новой жизнью «бывших» до несогласных с ней или просто разложившихся старых партийцев.

В качестве же своего рода «заставки» к излагаемому ниже я приведу историю командира роты запаса А.Ф. Андреева из села Здоровец Ливенского района Центрально-Чернозёмной области.

Зимой 1931 года он написал заявление на имя Секретаря Центрального Комитета ВКП(б) тов. Сталина, начав его так:

«1-го октября 1918 года я добровольно поступил на службу в ряды Красной Армии, где находился до 1923 года. Всё это время был на фронтах, занимая командные должности до командира полка включительно, ранен…»

Вернувшись домой в село, Андреев стал активным селькором, и его неуступчивость встала многим чинушам костью поперёк горла. В 1930 году его «вычистили» из колхоза и хотели лишить избирательных прав, причём Андреев сообщал, что «в избиркоме в это время был белогвардейский офицер Кожухов Иван Иванович». А потом Андреева и вообще арестовали и посадили за решётку.

Описав свои мытарства, комроты запаса заканчивал:

«…Все заявления затушёваны, а прокурор даже предупредил меня, чтоб я со своими заявлениями не беспокоил. Я водил в бой с белогвардейцами роты, батальоны и полки не для того, чтобы теперь через этих же белогвардейцев сидеть под арестом… Обращаясь в Вам, тов. Сталин, прошу обратить внимание на моё заявление и оказать содействие выйти из создавшегося положения. Революционная законность должна победить, виновники в моём беспричинном аресте должны быть наказаны. Материал на меня находится в Ливенском ГПУ — всё мною изложенное я подтверждаю документальными данными, которые у меня имеются».

На этом заявлении Сталин написал:

«Тов. Ягоде. Просьба, немедля двинуть кого-либо из Ваших людей (совершенно надёжного) и по-большевистски — честно, быстро и беспристрастно разобрать дело и «невзирая на лица». 2.II-31.

Сталин».

Как видим, простой человек, уже сидя в камере провинциального отдела ОГПУ, мог невозбранно, не униженным тоном просителя, а как к равному обратиться к Сталину и добиться справедливости.

И этот принцип строго соблюдался все последующие годы. Но когда начались широкомасштабные репрессии 1937/38 годов, стол Сталина почему-то не оказался завален письмами, подобными андреевскому. Хотя «наверх» писали не без успеха и тогда… Показательный, но далеко не единственный, пример здесь — будущий маршал Рокоссовский.

Так не потому ли в те годы не хлынул в Кремль поток писем, что большинство репрессированных знало за собой реальную, а не «выбитую» в НКВД вину? Ныне, правда, приходится читать в публикациях

«демократов» о том, что письма-де шли сотнями тысяч, но «не доходили» до Сталина. При всём при том в «демократических» публикациях документов почему-то по сей день не приведено хотя бы два-три таких «нерассмотренных» письма, «осевших» в «подвалах НКВД».

Но это так — присказка!

Быль же была таковой…

В августе 1936 года в Москве начался первый Московский процесс по делу «антисоветского террористического центра» Зиновьева и Каменева.

В январе 1937 года прошёл процесс по делу «Параллельного антисоветского троцкистского центра», где среди обвиняемых были Муралов, Пятаков, Радек (двух первых приговорили к расстрелу, третьего — к заключению).