Имя розы

Как бы то ни было, больше ничего от келаря добиться не удалось. Увидев труп и остолбенев, Ремигий стал соображать, что ему делать, и пришел к выводу, что делать не следует ничего. Бежать за помощью — означало открыть, что он в ночные часы разгуливает по Храмине. Усопшему собрату это все равно бы не помогло. Поэтому Ремигий решил оставить все как есть и дожидаться, пока кто-нибудь утром, отперев двери кухни, не обнаружит труп. Он бросился останавливать Сальватора, который уже помогал девушке пробираться через лаз. А потом оба — и он и сообщник — ушли спать, если, конечно, можно назвать сном ту беспокойную дремоту, в которой они промаялись до полунощницы. Утром, когда скотники вбежали к Аббату с горестным известием, Ремигий был уверен, что труп найден именно там, где он его оставил. Узрев же его в бочке крови, он оледенел от ужаса. Кто вынес мертвеца из кухни? Об этом Ремигий не имел ни малейшего представления.

«Единственный, кто имеет право находиться когда угодно в Храмине, — Малахия», — сказал Вильгельм.

На это келарь отвечал с большой горячностью: «Нет! Малахия исключается! То есть я не думаю… В любом случае не мне свидетельствовать против Малахии…»

«Успокойся, чем бы ты ни был обязан Малахии. Он что-то о тебе знает?»

«Да, — покраснев, сказал келарь. — И всегда вел себя как порядочный человек. На твоем месте я последил бы за Бенцием. У него были непонятные связи с Беренгаром и Венанцием. Но больше я ничего не видел, клянусь. Если буду что-нибудь знать — обязательно расскажу».

«Ладно, на этот раз хватит. Я обращусь к тебе, когда понадобится».

Келарь с явным облегчением отошел к своим амбарам и принялся распекать холопов, которые тем временем перекидали невесть сколько мешков семян.

В эту минуту появился Северин. В руке он держал Вильгельмовы стекла — те самые, украденные позавчера ночью: «Это было в рясе Беренгара, — сказал он. — Я их видел прежде у тебя на носу, когда ты читал в библиотеке. Это твои, правда?»

«Слава всемогущему Господу! — радостно возопил Вильгельм. — Двойная удача! У меня снова читальные стекла, и к тому же я твердо знаю, что именно Беренгар украл их у меня позавчера в скриптории!»

Не успели смолкнуть эти возгласы, как подбежал Николай Моримундский, еще более сияющий, чем Вильгельм. В руке у него была пара готовых, посаженных на оправу читальных стекол.

«Вильгельм, — восклицал он, — я сам их сделал, стекла готовы, надеюсь, они тебе подойдут!» — Тут он увидел, что у Вильгельма на носу другая пара стекол, и застыл с открытым ртом.

Вильгельм, не желая его расстраивать, снял старые стекла и примерил новые: «Да, эти лучше, — сказал он. — Значит, старые я оставлю про запас, а носить буду твои». Потом он повернулся ко мне: «Адсон, теперь я отправляюсь в свою келью и буду читать известный тебе документ. Наконец-то! Подожди меня где хочешь. И спасибо, спасибо всем вам, дорогие мои собратья».

Пробил третий час, и я отправился в хор читать с прочими монахами гимн, псалмы, стихиры и Kirye. Все молились за упокой души усопшего Беренгара. Я благодарил Господа за то, что он послал нам даже не одну, а две пары читальных стекол.

От великого умиротворения, позабывши все безобразия, какие привелось и видеть и слышать, я заснул и пробудился только когда служба окончилась. Я вдруг сообразил, что этой ночью не спал ни минуты и вдобавок — подумал я смущенно — истратил очень много телесных сил. С этой мыслью я покинул церковь, удалился на вольный воздух, но мысли все не отрывались от некоего воспоминания — от воспоминания о той девице, что была со мною ночью.

Чтобы отвлечься, я быстрым шагом пересек монастырское подворье. Легонько кружилась голова. Застывшими руками я бил в ладоши. От холода ноги сами собой приплясывали. Дремота ушла еще не окончательно, но в то же время я ощущал себя бодрым и полным жизни. Я не мог понять, что же со мной происходило.

Псалтирь Клариции

Германия, Аугсбург. Конец XII века

Четвертого дня. Час третий, где Адсон исходит любовными мучениями, потом появляется Вильгельм со своею запиской, которая и после расшифровки остается такой же зашифрованной