Читаем ...Имя сей звезде Чернобыль полностью

«Все перед всеми виноваты»… Когда планета осознала себя человечеством — не на уровне Гете или Пушкина, или Достоевского, а на самом обыкновенном (вот и это спустилось вниз, как и знание о человеке), так вот здесь снова и по-новому видится мысль Дост/оевского/ — «все перед всеми»… Нет, это не желание смазать соц/иальную/ вину одних за счет других, это мысль о чел/овеческом/ братстве, к/отор/ая невозможна (путь к нему) через подсчет вечный, кто кого обидел и когда. А — кто и кому когда помог и как все всем необходимы — особенно в общей борьбе за то, чтобы человеч/ество/ выжило. А уж если вину видеть, то и свою — без этого планета не остынет никогда. А жить на горячей долго не удастся. Думаю, что это — если еще и не стало идеей века — так будет становиться. Если вести подсчет обид — так начни с себя. А уж потом: кто и когда тебе!

…Видимо, каждая лит/ература/ это должна видеть, иметь взгляд на себя и со стороны: глазами соседей — на свой народ…


В этом безумном, безумном мире, где слова социализм, демократия, свободный мир, кто только не забирает себе без всяких на то прав, уже стало главным нравств/енным/ критерием всего этого — готов ли ты пожертвовать своим классовым, национ/альным/, расовым предрассудком и даже интересом, если встанет вопрос о неизбежной войне…

…А ведь главное право не отдел/ьного/ даже чел/овека/, а человечества — на будущее, на жизнь завтрашнюю.

Всё больше осознается в мире, что есть общие интересы и нужно, чтобы кто-то занимался ими — общими (Римский клуб и т. п.).

Кто самой «спецификой предмета» поставлен на это дело — лит/ература/. Кому, как не ей?…

Так получилось, что средство уничтожить противника, а заодно и себя, вместе со всем живым на планете, появилось в руках человеков раньше, чем были решены хотя бы основные и самые взрывные проблемы социальные в мире. А не решать их человечество не может — даже под страхом гибели. Вся ответственность на тех, у кого в руках бомба: найти проход между Сциллой и Харибдой.


А ведь американцы стараются создать ситуацию, когда Россия должна, спасаясь от «Першингов»[140], стать убийцей Европы. Ракетным убийцей старой европейской культуры. Вот в какую роль нас запихивают. Тут мало того, что сейчас делается…


Чужая жизнь — это твоя жизнь.


Что еще?

Да, обида за своих.

Что, все перед всеми виноваты?

Не от этого я шел в «Карателях», но к этому пришел. И к этому. Время не разбрасывать, а собирать… Ибо всё готово, чтобы разметать всё, что есть человечество. И лит/ература/, конечно же, должна действ/овать/в обратном направл/ении/: собирать человека в чел/овеке/, братство в мире, собирать добрую волю всех людей и всех народов…

Против чего? Или не против. Да, против эгоизма слепого тех сил, к/отор/ые/ счит/ают/, что после нас хоть потоп, что лучше быть радиоактивным, нежели красным (идеология), черным, желтым, белым (расизм всех мастей), что есть вещи, к/отор/ые стоят атом/ной/ войны и смерти всех и вся.

Главное, что мы должны осознать: нет ничего в мире, ни в нац/иональном/, ни в расовом, ни в идеологич/еском/, ни в экономич/еском/, ни в правовом плане, что «стоит войны» атомной. Исходя из этого, только из этого действ/уют/ уже и разумные политики. А тем более обязана действовать литература. Она ведь для того и нужна, чтобы быть впереди всех в этом — в защите общечеловеч/еских/, гуман/ных/ ценностей.

И потому-то: все перед всеми! В том смысле, что с себя начинай: человек, народ, класс и т. д.

Если что и загубит мир, так эта извечная уверенность всех и каждого и во все времена, что прав он, только он, а все другие не правы и виноваты. Перед ним, прежде всего. Все перед всеми-то, религиозное, которое могло быть когда-то призыв к социальному релятивизму, сегодня звучит, как необходимая, практич/еская/ формула выживаемости всех.

Формула эта вопреки корыст/ным/ интересам: нефть, прибыли, престиж, предрассудки, идеологические миражи. Нет ничего, что стоило бы атомной войны, т. е. жизни человечества.

Но это не значит, что теряют знач/ение/ такие ценности, как гуманизм, добро, разум, любовь, братство, принципиальн/ость/, самоотверженность… Наоборот, они обретают особен/ное/ значение, ибо направл/ены/ сегодня против сползания к самоубийству. И поскольку направлены против…

Обретает новое значение это — гуманистич/еская/ направленность лит/ературы/.


8 ноября 81 г. Железноводск.

Брат Яши Мисько, прощально целуя в лоб покойника, прошептал (но было слышно):

«Спасибо, что ты был мне братом!»

Кто и кому так скажет или не скажет — в плане историческом? Народ — народу. Ты был мне братом! Что может быть желаннее, прекраснее? А ведь были, несмотря на вражду и обиды. И надо бы это знать, помнить, а не только обиды. А уж если и обиды, то и свою вину перед другими — тоже.


9.11.81 г.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Чикатило. Явление зверя
Чикатило. Явление зверя

В середине 1980-х годов в Новочеркасске и его окрестностях происходит череда жутких убийств. Местная милиция бессильна. Они ищут опасного преступника, рецидивиста, но никто не хочет даже думать, что убийцей может быть самый обычный человек, их сосед. Удивительная способность к мимикрии делала Чикатило неотличимым от миллионов советских граждан. Он жил в обществе и удовлетворял свои изуверские сексуальные фантазии, уничтожая самое дорогое, что есть у этого общества, детей.Эта книга — история двойной жизни самого известного маньяка Советского Союза Андрея Чикатило и расследование его преступлений, которые легли в основу эксклюзивного сериала «Чикатило» в мультимедийном сервисе Okko.

Алексей Андреевич Гравицкий , Сергей Юрьевич Волков

Триллер / Биографии и Мемуары / Истории из жизни / Документальное
100 легенд рока. Живой звук в каждой фразе
100 легенд рока. Живой звук в каждой фразе

На споры о ценности и вредоносности рока было израсходовано не меньше типографской краски, чем ушло грима на все турне Kiss. Но как спорить о музыкальной стихии, которая избегает определений и застывших форм? Описанные в книге 100 имен и сюжетов из истории рока позволяют оценить мятежную силу музыки, над которой не властно время. Под одной обложкой и непререкаемые авторитеты уровня Элвиса Пресли, The Beatles, Led Zeppelin и Pink Floyd, и «теневые» классики, среди которых творцы гаражной психоделии The 13th Floor Elevators, культовый кантри-рокер Грэм Парсонс, признанные спустя десятилетия Big Star. В 100 историях безумств, знаковых событий и творческих прозрений — весь путь революционной музыкальной формы от наивного раннего рок-н-ролла до концептуальности прога, тяжелой поступи хард-рока, авангардных экспериментов панкподполья. Полезное дополнение — рекомендованный к каждой главе классический альбом.…

Игорь Цалер

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное