...Имя сей звезде Чернобыль

Телеящик сообщает, что Хейг[141] обещает взорвать в Европе одну бомбочку — в качестве предупреждения. Вот оно! Когда я писал в статье «Достоевский после Достоевского» [Новый мир. 1981. № 10] (еще полгода назад) — это было лишь допущение. А тут — именно об этом. Вот оно, подтверждение, что не из пальца высосал эту проблему — «единственного выстрела»!

Если свершится и начнут сокращать ракеты средней дальности, как выиграет, с каким облегчением вздохнет белорусская земля, которой грозит, м.б., главный ответный удар.

Мало ей тех Хатыней!

Но следовало бы вообще убрать их из всех западных и густонаселенных русских областей. В конце концов, территория наша — на 90 % безлюдная — позволяет это сделать. Туда все, туда — подальше от городов, людей! Если уж они необходимы. Пока они нужны.

Что делать? — веч/ный/ вопрос. Каждое время задает свои. Что делать, чтобы и людям жилось лучше? Раньше. Теперь. Чтобы выжить, жить?… Но пути к лучшему — на минном поле. Нельзя, чтобы даже справедливейш/ий/ эгоизм привел к взрыву.

27.11.81 г.

Новое знание человека.

4.12.81 г.

Во сне, в фантазии, в н/аучной/ ф/антастике/, но вот о чем. Человечество продолжает жить, искалеченное атом/ной/ войной. Но живет. И за это каждый «праздник» — день, когда случилась катастрофа! — славят тех, кто мудро начал и победил. Так здорово ударил и пр., и пр. Правителей и народ славит, от ко/торо/го и уцелел осколок рода человеческого. И есть только один человек, в стороне от всех — который понял, что произошло и кто спас хотя бы то, что от homo sapiens уцелело. Да, народ погибший спасся (как чел/овеческий/ род) в своем убийце: род Авеля в Каина роде, но все-таки продолжит себя!

Когда случилось, и у этих было для удара такой же силы — по городам и по всему живому. Но был поставлен ограничитель (программа), и хотя ответили по базам, по шахтам, но когда сработало (предел, если еще да плюс то, противник еще сможет бросить, — всё живое будет убито!). И остановилось — под продолжающейся атакой напавших. И так на самом-самом краешке задержалось, уцелело хоть что-то от рода людского. Чтобы продлился — пусть хоть так, через осколок. Но кто, кто спас и кто победил. Вот это открытие — через того человечка. Это есть — «не убий», которое спасает.

Но как бы обойтись без н/аучной/ фантастики? Нужно что-то принципиально новое. Как предчувствие этой вещи — Флера в «Хат/ынской/ повести» во сне стреляет в самолет, а там — тоже он, и, может, чтобы кто-то уцелел — тот, что внизу или над ним, но кто-то, потому что и тот и другой одно!

1982

Индия, 6 янв. 1982 г.

Радостно испытывать беспричинно добрые чувства к др. народу…А почему беспричинное? Причина — отсутствие причин для неприязни, для обид!

Невероятное разнообразие всего: рас, обычаев, одежды, религий, языков. Представить страшно, что ворвался бы сюда европейский «ариец» с усиками! И пошел бы наводить единообразие! Или китайское.

Бомба не должна взорваться. Нигде. Но именно во имя этого она должна взорваться — уже сейчас! — в сознании художника…

150 малых войн после Хиросимы — это 150 попыток самоубийства, предпринятых человечеством. Какая по счету окажется удачной?!

7.6.1982

Таракан нарушил всю систему электроснабж/ния/ — в Японии, забравшись в систему кибер/нетического/ упр/авления/.

Пример того, что, создавая всё более мощные системы, человек становится зависим от мелочи. Соломинкой перешибить можно. Ведь эдак и человеч/ество/ уничтожит таракан — забравшись в атом/ную/ систему. Когда это могло быть?

Когда-то, чтобы чел/овек/ выжил среди других видов, достаточно было быть человеком умелым. Палка, крем/невый/нож — орудия труда.

В века цивилизаций глав/но е/, что определяло дальнейший прогресс, — разум/ный/ чел/овек/ — homo sapiens. И вот до атомной бомбы поразумнел человек.

Чтобы жить дальше, ему надо действ/ительно/ стать чел/овеком/ гуманным. В завтр/ашний/ день войдет он, чел/овек/ гуманный. Или там ему уже не бывать.

Ведь куда его завело чудо разума? До фантастичной мощи, перед к/отор/ой он и бессилен: случай против него. Таракан в системе…

Марш Мира. Июль 82 г.

Анита Педерсон — выступление на вокзале: мы боимся оказаться в хаосе, послед/ствия/ которого неизвестны. Нас немного, но дома — тысячи. От них мы пришли сюда.

«Нет атомному оружию в Европе, на Западе и Востоке». Нет войне — во всех ее формах.

Этот марш уникальный.

Кончился митинг пением гостей: как молитва о мире. Началась процессия.

Белоруссия, к/отор/ая горела, это чувств/ует/ особенно! Ожог атом/ный/ — обыч/ными/ сред/ствами/.

Кладбище деревень — кладбище городов, стран!

А потом на улицах наши [люди], кого не допускают через неинформированность. Вот где я начинаю думать, что мы что-то готовим. И мы — тоже! Или это тупоголовость и инстинкт касты: по привычке! В США они подняли 800 тыс/яч/ [человек]. Боимся, что и у нас?

Стокгольм — Хельс/инки/ — Л/енингра/д — М/оск/ва — Минск. Начали женщины, присоедин/ились/ мужчины. Начали север/ные/ страны.