Имя твоё...

Ты вскакиваешь, суетишься, не можешь понять, как допустила, чтобы прошло столько времени, не можешь найти тапочки и босыми ногами по холодному полу бежишь, бежишь, тебе кажется, что проходит вечность, прежде чем ты вбегаешь, наконец, в сумрачную гостиную – занавески на окнах задернуты, в комнате полумрак, скомканное одеяло валяется на полу, как обессиленный человек, а тетя Зина, будто скомканное одеяло, лежит рядом, и кажется, что спит. Она действительно спит, ты слышишь спокойное дыхание, значит, ничего страшного не случилось, и тот человек, может, всего лишь причудился, а почему тетя Зина спит на полу… ну, Господи, мало ли что придет в голову этой вздорной женщине!

Ты так и не вызвала «скорую», мама вернулась с работы полчаса спустя и позвонила сама, удивляясь твоей недогадливости. А потом вы сидели в приемном покое «Склифа», хмурый врач подошел к вам и сказал: «Не могу дать гарантии. Обширный ишемический инсульт. Вы ей кто будете?»

И мама сказала, будто за тетей Зиной повторила вслед: «Квартиранты. Комнату мы у нее снимаем». А могла сказать иначе: старые, мол, подруги, живем вместе.

Да, мой хороший, я подумала тогда, что тот человек почувствовал маму, когда был у нас, и протянул к ней нить, и теперь маме от него не отделаться, как не смогла отделаться тетя Зина, хотя она-то была куда более сильным человеком.

Тебе стало страшно… Мне стало очень страшно, хотя, как я теперь понимаю, ничего между ними, конечно, не было, а про квартирантов у мамы просто вырвалось, она была растеряна, ей было душно в маленьком закрытом помещении.

Тетя Зина к утру умерла… Не говори, не показывай, я вижу, тебе не хочется вспоминать, а мне не хочется вспоминать то, что тебе неприятно, закрой это.

Теперь ты понимаешь, мой хороший, как получилось, что мы с мамой оказались одни в квартире, которую тетя Зина переписала на нас в своем завещании. Почему она составила завещание? Дата на нем стояла: через две недели после нашего переезда в столицу. Что-то она предчувствовала?

Ты ничего не сказала маме о госте, приходившем к тете Зине в то утро. Но помнила о нем и хотела понять: узнаешь ли, если встретишь на улице, или если он придет опять. Ты хотела понять: приходил ли он на похороны, наверняка приходил, но никто из мужчин, кто был дома, или из тех, кто поехал на кладбище, не пробудил в тебе никаких ассоциаций. Ты их всех знала, видела прежде: вот сосед с третьего этажа, провожавший тетю Зину обожающим взглядом, вот двое ее сослуживцев, всегда готовые оказать услугу, что-то починить, чем-нибудь помочь, вот начальник, а это представитель домоуправления… Чужих не было. Значит, не пришел. Но ты знала: пришел, был, смотрел, питался той энергией смерти, что излучает кладбище и чьим проводником в час похорон являются пришедшие проститься люди. Когда их много, можно хорошо насытиться. На похоронах тети Зины было человек двадцать, реденькая толпа, мужчины плакали, а женщинам было не по себе – женщины тетю Зину не любили, женщины лучше мужчин понимали, что она пила людей, как пьют воду из живого стакана. После смерти тети Зины, когда оборвались невидимые связи, они это осознали определенно и возненавидели умершую так же, как тянулись к ней при жизни.

Я это почувствовала и еще поняла, что маму нужно спасать. Она не могла отойти от могилы, от песчаного холмика с воткнутым в землю деревянным крестиком, на котором кривыми буквами была выведена фамилия тети Зины – я только тогда узнала, что она была Черниковой, прежде я думала, что она Злотина, это и на двери у нее было написано, – и две даты: тете Зине, оказывается, уже перевалило за шестьдесят, я ни за что не дала бы ей столько, пятьдесят максимум, как маме, они ведь были подруги, а если такая большая разница в возрасте, что могло быть между ними общего?

Маму нужно было спасать, потому что она стояла у черного креста, будто Иисус перед подъемом на Голгофу. Я ощущала – никогда в жизни мне так не были близки мамины переживания, – она потеряла стержень, ей не на кого опереться, мир стал пустым, а на самом деле все было наоборот, но ведь не объяснишь наркоману, лишенному зелья, что только теперь он и заживет по-настоящему. Он готов все отдать, включая жизнь, лишь бы вернуться в прежнее блаженное состояние, вот и мама хотела того же – отдавать тете Зине собственное будущее, укорачивая себе дорогу к смерти, к такому же черному крестику с кривой надписью.

Я обняла маму за плечи и почувствовала, как она иссохла за два дня, прошедшие после смерти Зины. Неужели даже мертвая, тетя Зина умела отбирать у людей то, что, как она считала, принадлежало ей по праву? И если она действительно отбирала жизнь у живых, то почему сама лежала сейчас под слоем земли и не колотила изнутри в гроб, не рвалась наружу – были такие случаи, я читала о них и не верила, а теперь узнала, что такое возможно.